свою, даже госномер тот же. Хотелось остановить и попросить подбросить до дому. Интересно, где она живёт с этим Борисом, как его, Львовичем или Леопольдовичем…
Марина что-то делала на кухне. Георгий переоделся в те же треники, халат так и не нашёлся, помыл руки – Инкины университеты – и сел на кухне. Наблюдая за Мариной, он вспомнил школу, выпускной, их нелепую ссору. Бывшая одноклассница почти сразу уехала в Ленинград. Так, уехала поступать в Питерский университет, поссорившись с родителями – те не хотели её отпускать. И вот, когда Гриша в конце августа решился позвонить, мать Маринкина холодно попросила больше их не беспокоить, так как Марина здесь не живёт и они её знать не желают. С тех самых пор он не видел свою первую настоящую любовь, а может, и последнюю настоящую-то.
– Ты сегодня сам не свой, совсем меня не слушаешь, – мягкий голос вернул к действительности или к чему там, трудно сказать.
– Слушаю. Ты университет закончила?
Маринка повернулась и внимательно посмотрела на мужа:
– Гриша, что с тобой? Мы в одной группе учились, какой университет? Кто меня в физтех за собой потащил? Я чуть не рехнулась там!
– А где ты работаешь?
Табу на разговоры в лаборатории сыграло злую шутку: дома он уже не мог молчать. Марина села, подпёрла щёку кулачком и жалостливо глядела на Григория:
– Сейчас я в отпуске, а так с тобой работаю, только в другой группе, на третьем этаже. Что ещё ты позабыл?
– Дети у нас есть? – спросил он и тут же пожалел об этом, из глаз женщины брызнули слёзы. Вспомнилась Нина Петровна, которая в его прежней жизни имеет семью, детей, внуков, а здесь одна.
– Гришенька, не пугай меня, ты никогда так не шутил…
– Прости, я с этим отчётом совсем свихнулся, вчера до ночи, сегодня Семёныч, спасибо, вытолкал.
Марина вытерла слёзы, пошмыгала носом и принялась накрывать на стол.
– Да, – сказала она, – Алина звонила, ты ещё не пришёл. Разница во времени, она всё забывает. Ей скоро рожать. Уговаривала её домой приехать. Никак не соглашается! Как в военном городке с малышом одной! Саша то на ученьях, то ещё где… человек подневольный.
– Везде люди живут, – механически ответил Григорий, вспомнив Виталика.
– Всегда ты так говоришь, вот и замуж выходила за курсанта, надо было запрещать, а мы… эх, любовь! У нас любовь, у девочки тоже хотелось, чтобы любовь…
– Вот и хорошо, без любви-то как? – Григорий поднялся, подошёл к жене и обнял, она уткнулась в его плечо. Он гладил её волосы и думал о том, что знает, как без любви, но ей не скажет.
После ужина смотрели фотоальбомы. Их собственная свадьба, родители и его и её – значит, не ссорились. Маленькая девчушка Алинка, вот она школьница, а вот и её свадьба. Красавец-лейтенант держит на руках, она хохочет, точно так же, как её мама когда-то. Марина стала стелить постель, Григорий пошёл на кухню выпить тёплого молока – Инка приучила. Англичане, кажется, пьют перед сном тёплое молоко. Ну да ладно, привычка – она и есть привычка. Умылся, почистил зубы новой щёткой и сел на кухне, сложив руки на столе. Вспомнил утро, как проснулся и не понимал где, потом Костика, Нину Петровну, незнакомую студентку, Инну Юрьевну, наконец. Что-то его ждёт завтра? Где он проснётся? И где бы он хотел проснуться?
Спустя полчаса жена зашла на кухню и увидела, как Григорий дремлет, уткнув голову в сложенные на столе руки.
– Вообще-то люди спят в кроватях, дорогой! – сказала она, тряся его плечо.
День второй
Глаза открывать не хотелось. Будильник не звонит, хотя по ощущениям утро совсем не раннее. Странно, на каждый день поставлен – в семь часов, будь он не ладен, трезвонит даже по выходным, если забыл отключить накануне. Батарея села? Недавно заряжал. Так это где заряжал-то? Тут, кто их знает. Ощущение, что он опять не дома, крепло. Не открывая глаз, трогал пространство вокруг себя: диван не разложен и без постели. Резко сел. Точно – солнце пробивается сквозь криво сдвинутые шторы. Диван у стены, как вчера. Сам Григорий в брюках и рубашке на сбившемся покрывале, частично укрытый пледом. Ковра тёткиного на стене нет. Шкаф всё тот же старенький, по записи. Стулья, завешанные барахлом, на столе катастрофический беспорядок. «Это что же здесь за супруга у меня?» Прислушался… Тихо. Может, уехала? Обвёл затравленным взглядом комнату – разве можно так над людьми издеваться? Комната выглядела холостяцкой. Лёг, закрыл глаза: не буду просыпаться. Что хотите делайте, мне надо домой! Организм, однако, требовал подъёма. «Ладно, леший с вами, день как-нибудь протяну».
Квартира оказалась однокомнатной. Вид из окна обычный, ракурс немного другой. Так это соседская! Кое-как умывшись, побрёл на кухню. Крохотная! Старенький холодильник урчит, пара табуреток ненадёжного вида, стол в углу. На столе початая бутылка водки, пара стаканчиков, немытые тарелки, нарезанный хлеб. Ага, пил не один, совсем немного, значит не пьяница – утешает. Григорий убрал со стола, смахнул ладонью крошки. Посуду не стал мыть, просто сложил в раковину – из вредности. Соорудил бесхитростный завтрак из того, что было. «Что ж, надо разбираться, кто я. Где – понятно. Документы поискать какие-нибудь, фото». Направляясь в комнату, услышал шум на лестничной клетке, решил посмотреть в глазок. Из соседней квартиры выходила Инка! Его Инка – в своём лёгком пальтишке, шляпке, даже цвет помады знакомый. Григорий потянулся к замку, но нет, следом за ней вышел мужик. Лица не разглядел, Инка загородила. Теперь отошла в сторону, шарфик поправляет, а мужик в его, Григория, плаще, стоит спиной, запирая дверь. Борис?
– С Виталиком вчера по скайпу говорила, он хочет в выходные во Францию съездить, – сказала Инка.
– Моника, поди, тащит, – уныло откликнулся сосед. Голос знакомый. Мужчина, закончив возиться с замками, повернулся. Так это Костик! Не может быть, Инка Костяна всю жизнь презирала! Григорий еле сдержался, чтобы не выскочить на площадку с криком: «С ума сошли совсем?! Чего творите?» Но в таком расхристанном виде лучше на глаза жене не показываться. Постояв немного у двери, Григорий постарался взять себя в руки. Надо на работу идти, опаздывать непозволительно. Однако это благое намерение прервал телефонный звонок. Звучала куртка на вешалке. Порывшись в карманах, Григорий нашёл мобильный. Нет, не свой, какой-то простенький. Высветилось: «Вас Вас». Странно.
– Слушаю.
– Гриша, – знакомый надтреснутый голос Василь Василича, – отгул отменяется! Меня срочно вызвали в Москву, надо ехать.
– Я причём? – не понял Григорий.
– Гриша, дорогой, ну
