на подельников предводитель.
«А ведь могли бы! Могли!» — отчаянно думал Пахомов, почти с ненавистью глядя на невозмутимо вышагивающих вдоль насыпи големов. Вокруг стучало, лязгало, шаркало, насыпь едва заметно тряслась — шла работа. Пахомову хотелось взвыть. Вон та парочка глиняных великанов могли бы варнаков разметать — что големам палки, ножи… да хоть паро-беллумы! Могла, если бы каббалист приказал! Только стоит Шмуэлю открыть рот… Пахомов покосился на охранника — и наткнулся на внимательный ответный взгляд. Тощий предостерегающе покачал дубинкой — дескать, не шали! — и Пахомов снова уставился на приближающегося голема. Шатается тут как ни в чем не бывало, истукан глиняный!
Что будет с ними, с живыми? Будут ли они… живыми?
— Начинайте уже! — распорядился предводитель — по проскочившим в голосе визгливым ноткам стало понятно, как отчаянно он нервничает.
— Гей, хлопцы, чулы, що пан велит? — скомандовал тощий, не поворачиваясь и продолжая настороженно переводить взгляд с каббалиста на инженера. — Шевелитесь, ночка — она короткая!
Двое бандитов в полицейских мундирах снова появились из темноты — Пахомова мучила мысль о судьбе тех несчастных полицейских, с которых они эти мундиры сняли!
— Пошел! Не упирайся — я тебе поупираюсь! — совершенно по-полицейски начальственно рявкнул один, и следом на насыпи появились двое в цивильном, на сей раз приличном, хоть и небогатом, платье. Один — худой, с тонким, почти иконописным лицом и пятнами болезненного румянца на впалых щеках — шел сам, хотя видно было, что за ним внимательно и настороженно присматривают. Второго — высокого широкоплечего здоровяка — подпихивали в спину дулом паро-беллума.
Мгновение суеты и на насыпь с руганью и пыхтением втащили изрядных размеров дорожный сундук. Худой защелкал запорами. Вездесущий Шнырь услужливо сунулся с фонарем поближе — Пахомов сумел разглядеть на пальцах худого отметины, какие остаются от постоянной возни с химикатами.
— На тот свет спешите, милейший? — худой невозмутимо откинул крышку.
— Убери фонарь, идиот! — снизу прорычал предводитель, и ойкнувший Шнырь поторопился отодвинуться.
Из сундука на насыпь полетела мягкая ветошь…
Пахомов невольно вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что внутри. Палка тощего охранника предостерегающе ткнулась ему в грудь:
— Любопытствуете, пане инженер? Та не спешите, зараз все побачите! Не пропустите точно, видно будет — аж ангелам на небесах! — тощий предвкушающе облизнул сухие тонкие губы кончиком языка. Шнырь угодливо подхихикнул.
Блеснул металл.
— Иван… а может, не надо? — тоскливо пробормотал здоровяк и дернулся, когда его не зло, но чувствительно огрели рукоятью паро-беллума между лопатками.
— Молчать! Не наговариваться! — прикрикнул охранник.
— Петр, поверь мне — это совершенно необходимо для нашего дела. — не оглядываясь, бросил его худой приятель. — Ты ж не сочувствуешь эксплуататорам, отнимающим у людей кусок хлеба? — не дожидаясь ответа, он запустил обе руки в сундук.
Из тьмы снова вышел голем и направился к изрядно уменьшившемуся штабелю шпал.
Иван что-то делал внутри сундука.
Раздался отчетливый щелчок.
— А теперь — бегом! — весело скомандовал он, всовывая бледному, как мел, здоровяку в руки.
— Это что — бомба? — не веря своим глазам, выдохнул Пахомов. Удар дубиной немедленно обрушился ему на спину. Его швырнуло на колени, второй удар пришелся в плечо, заставил ткнуться носом в неподвижно лежащего Карташова. Пахомов захрипел, задергался, приподнялся на локтях.
Рядом отчаянно бился и лягал ногами воздух каббалист. Здоровила Жирдяй прижимал его к груди, точно ребенок — куклу, широкой, как лопата, ручищей, запечатывая рот.
— Иван… — растерянно повторил здоровяк Петр, на вытянутых руках держа опутанную проводами бомбу.
— Шагай давай! — прикрикнул охранник в полицейском мундире.
Здоровяк сделал неуверенный шажок с насыпи. Потом еще один, обернулся, кинул взгляд на Ивана. Тот медленно и значительно кивнул, и подбадривающе улыбнулся. Петр шумно перевел дух, покосился на паро-беллум в руках охранника и побежал наперерез голему.
Тот замер, приподняв ногу, боясь зацепить застывшего перед ним человека. Здоровяк почти выронил бомбу к глиняным ножищам голема…
И что было духу рванул обратно к насыпи!
Голем еще мгновение постоял на одной ноге. Тусклые огоньки в его глазницах то разгорались, то притухали снова, словно он не мог сразу оценить, свободен ли путь. Наконец он водрузил ногу обратно на землю.
Бомба едва заметно вздрогнула.
Голем сделал еще шаг.
Здоровяк взлетел на насыпь, будто у него крылья выросли и рухнул ничком, прикрывая голову руками.
Голем равнодушно пошагал дальше… прямиком к бомбе!
Его ножища опустилась совсем рядом.
Земля дрогнула.
Бомба завалилась на бок.
Взметнулся огненный столб.
Мир перед глазами Пахомова разлетелся вдребезги. Взрыв ударил по ушам. Мелкие осколки градом отбарабанили по плечам и рядом рухнул оторванный глиняный палец.
Когда клуб пыли и дыма рассеялся, Пахомов увидел… ноги. Глиняные ноги сгибались и разгибались, маршируя на месте. С неба свалилась развороченная голова. От плоского лица осталась половина — тускло мерцающий огонек в глазнице мигнул и погас. Тут же марширующие ноги остановились и рассыпались глиняной крошкой.
Люди молчали… Люди смотрели… Замер даже каббалист. Поверх ладони так и не отпустившего его Жирдяя видны были лишь яростные, ненавидящие глаза.
Шум дорожных работ смолк на краткий миг… И возобновился снова. Стук, бряканье металла, лязг… Топот големов.
Сгребающий землю голем подцепил ковшом-ладонью кусок разнесенного на осколки собрата и принялся трамбовать его в насыпь.
— Отличная работа! — резко бросил прячущийся в тени «пан».
— А то! — залегший за насыпью Иван, поднялся, картузом обмахнул испачканные землей штаны.
— Так и продолжайте! — заложив руки за спину, «пан» зашагал вдоль насыпи — как хозяин вдоль поля перед посевом, прикидывая, сколько понадобится зерна и работников.
Иван кивнул и снова полез в сундук.
— Теперь до тех тащить? — деловито поинтересовался второй бандит в полицейской ферме и кивнул на трамбующих насыпь големов.
— Вас услышат! — опираясь кулаками об землю, прохрипел инженер Пахомов. — Сюда прискачет полиция.
Почему-то на этих словах бандиты захохотали.
— Взрывы услышат! — в отчаянии повторил Пахомов.
— А и услышат… — процедил тощий мазурик, лениво похлопывая дубинкой по ладони. — Так не удивятся — у вас на чугунке вечно щось грохочет! А решат проверить — так не раньше утра! Хотя так-то правый ты, путеец! Вот что значит образоватый! — тощий одобрительно похлопал Пахомова дубинкой по отбитому плечу, заставив инженера взвыть от боли. — До утра нам возиться не с руки. Эй, ты! Сколько тут твоих кукол, а? Семь? Восемь? — он обернулся к каббалисту. — Что уставился? Жирдяй, пусти его! — Жирдяй отпустил, и тощий палкой подцепил каббалиста под подбородок, заставляя поднять голову. — Зови всех, как ты там их зовешь! Пущай сюда свои глиняные зады тащут!
— Вы знаете, чего это стоит — голема сделать? Сколько расчетов… — прохрипел каббалист.
Тощий ткнул его
