видом этой «деревяшки»: такой же уставший и осунувшийся. Постаревший от одиночества среди пустой тундры всего за какие-то два года. Парню стало немного стыдно за себя. Он даже не заезжал проведать старика, забывшись в круговороте своих амбиций. Лишь благодаря родителям, их постоянным напоминаниям: «Проведай дедушку, все равно ничего не делаешь» — он оказался здесь.
А где, собственно, сами его родители? Где мать, которая так рьяно пытается достучаться до своего отца фразами о необходимости скорейшего переезда? Время. Все отчаянно пытаются найти его с повязкой на глазах в темной комнате. Оно предательски прячется по углам, а скоро и вовсе проскользнет в дверную щель.
— Пойдем скорее в дом, а то сейчас набегут любители языками почесать, — с недружелюбием к окружающим подытожил дед Георгий.
Коля ступил на скрипучие половицы и сразу же запнулся о массивные резиновые сапоги (глядишь, и пальцы о такие сломаешь), стоявшие в куче разносезонной обуви. Ухватившись за дверной косяк, он локтем задел спиннинг, который тут же повалился на ящик с инструментами. Парень с опаской ждал, что через минуту ему на голову свалится охотничье ружье, возможно, висящее где-нибудь под крышей.
— Ай, да что такое! Ты сейчас мне все разнесешь! Разувайся здесь.
— Я скорее здесь убьюсь! У тебя по всему дому столько хлама?
— Это тебе не хлам! Это нужные для дела приспособы!
— У тебя магазин под боком! Я вообще не понимаю, зачем в наше время животных по лесу стрелять и на рыбалке среди камней мерзнуть! — ответил внук с таким видом, будто хотел открыть неандертальцу тайную истину.
— Молодежь! Ни черта не умеете и не понимаете! А спорить — сами не свои. Никаких интересов! Вот не станет таких, как мы, дольше сорока лет не проживете на своих суррогатах! И отец у тебя такой же, малахольный, — с обидой пробухтел Георгий.
Коля не посчитал нужным вступать в спор с престарелым барахольщиком. Все эти вещи не вызывали у него никакого интереса. В последний раз он брал в руки сооруженную из палки и лески удочку лет семнадцать назад.
А сейчас его еще неокрепший и неискушенный, но жаждущий докопаться до сути всего разум был увлечен модным во все времена брендом под названием «ПРАВДА». Политическая одурь вперемешку с философией великого обмана; мысли о недосягаемых мира сего и экзистенциальная утопия, где охотничье ружье — средство хладнокровного насилия. Красивые слова и непонятные умозаключения — как анамнез в медицинской карте, написанный от руки. А что на деле?
Коля охватил взглядом небольшую, заставленную пыльной мебелью центральную комнату: некогда накрахмаленные ажурные салфеточки, обшитые подушечки и советские клееночки оставляли в душе тяжелое впечатление — как брошенная у подъезда пластиковая кукла с одним глазом. Дедушка пытался не нарушать созданного супругой уюта. Однако он утекал, как песок сквозь огрубевшие пальцы рыбака.
В спальной (хотя она служила для всего) комнате бабушкино трюмо теперь было завалено картами близлежащей местности, исписанными дрожащей рукой. На прикроватном столике валялись пожелтевшие тетради на восемнадцать листов, прижатые увеличительной лупой. Выглядело так, будто старик каждый день на сон грядущий изучал возможность существования Гипербореи. В остальном все осталось без изменений: те же выцветшие паласы и несуразные прямоугольные зеркала.
— Голодный, наверное? — не ожидая ответа, произнес дед Георгий. — Суп я сегодня сварить не успел… У меня тут картошечка с грибами имеется!
— Никогда от такого блюда не откажусь! Даже у бабушки так картофан жарить не получалось, как у тебя, — Колин желудок заурчал в знак согласия. — Какие грибочки?
— Ой, да всякие. Но белых нынче мало я насобирал. В основном подосиновики. Я тут из морозилки кумушку вынул. Так что можем вечерком сообразить!
Кто же не любит эту особую сельскую стряпню! И даже Коля понимал всю прелесть такой гастрономии. По правде говоря, его уже тошнило от магазинных шампиньонов. Родители не особо любили походы в лес за грибами. Так что подосиновики или, предположим, красноголовики — это практически деликатес для современного поколения! Но единственное, что не мог принять наш герой, — это лесная дичь. Бабушка (царствие ей небесное!) поначалу удивлялась столь резкой перемене в предпочтениях подростка. Однако впоследствии прекрасно это понимала (да здравствует картошечка с грибами!). Дедушка же, наоборот, оскорблялся от такой возникшей из ниоткуда прихоти.
— Ты еще помогаешь Василию с оленями на ферме? — пытаясь немного отвлечься от звуков митингующего желудка, сменил тему Коля.
— Да какая же это ферма! Давно ты там не был! Теперь это так… Развлечение для туристов… — с тяжелой грустью в голосе ответил Георгий.
— Тебя это расстраивает?
— Васька вроде оленевод от рождения, а повелся на всю эту моду. Я к нему раньше ездил, помогал, то да се… Потом начал он народ на смотрины пускать. Вот представь: надушится дама какая-нибудь своей «шанелью», а потом к зверю подходит, руками его гладит… Бедный олень уйти хочет, а сбоку еще одна «шанель». Раньше он кормильцем был, защитником, а нынче циркачом сделали. Дело у Васьки пошло, да хорошо ли это?
— Люди заинтересовались коренным народом. Что тут плохого?
— Да не про это даже разговор. Устает животное от такого внимания. Каждый день как выход на сцену. Зачухал все стадо!
— У вас за несколько километров целый убойный пункт стоит! Головы оленей летят, чтоб обеспечить регулярный товарооборот! А тебе демонстрации безобидные не по вкусу!
— Ты про совхоз? Двадцать лет своих я там оставил. Хоть и обычным электриком… И это, считай, очень мало! Первое время даже зарплаты не платили, все равно трудились. Потому что кормить всех надо было и одевать. А сейчас… — дед махнул рукой. — Оленя не уважают. Всем деньги нужно зарабатывать, а не про заветы всякие там думать… Настоящий, как ты говоришь, убойный пункт. Колбасы с сосисками крутят, даже мясо заготавливать не надо. И цены заоблачные!
— А другие там до сих пор работают?
— Уходят некоторые. Условия давно уже не те. Да и молодняк здесь оставаться не хочет. Мать твоя, вон, как только восемнадцать стукнуло — так и след простыл. Белые ручки для работы не приспособлены!
— И что, она бы тут оленей пасла? Или шкуры шила?
Георгий ничего не ответил на это. На его лице застыла задумчивая печаль. Он тосковал по прошлому и упрямо не хотел его отпускать. Не желал принимать новые устои, настроения и привычки. И поэтому считал себя совсем ненужным. Дед смотрел на внука и видел в нем облик современности, кричащий о пустоте былых суждений, но никак не мог подобрать нужные аргументы в защиту дорогих его сердцу вещей.
— Можем завтра к Василию смотаться, поглядеть.
