не было. Проходи-проходи в зал голубчик.
Квартира Никитичны была обставлена в стиле 1980-х годов. Дряхлый раскладной диван, пыльная винтажная стенка с мутными стеклянными дверцами, чёрно-белый телевизор на ножках в углу, комод и пара кресел. Обои на стенах выцвели и местами отклеились, на потолке висела бесполезная пятирожковая люстра, а на полу лежал плешивый палас.
Центральное окно в зале было наполовину забито досками, возле него стояла железная прямоугольная печка, боковины которой были обложены красным кирпичом. На ней стоял эмалированный голубой чайник. Возле буржуйки возвышалась куча деревянного хлама. Хозяйка присела возле печки и принялась закидывать в её прожорливую пасть деревяшки.
– А сколько в этом доме с вами проживают людей? – спросил Глеб.
– Только я и мой сосед с третьего этажа – Степан Степанович. Прихворал он малость, простудился. Сейчас пойду, позову его к чаю.
Сиренин расстегнул кармашек рюкзака, порыскал в нём рукой, достал несколько пакетиков антигриппина и протянул их Никитичне.
– Вот ему лекарство, только надо кипятком залить и горячим выпить.
– Спасибо, Глебушка. А ты иди, располагайся пока вон в той комнате.
5.
В Северотожске быстро смеркалось. За окном по подоконнику всё ещё барабанил ледяной дождь, но внутри было тепло от весело потрескивающей буржуйки. Они втроем пили уже по третьей кружке чая. Степан Степанович, пенсионер с ленинской залысиной был ещё тем весельчаком. Он весь вечер травил анекдоты, не забывая добавлять в свою кружку с чаем вино из бутылки для сугрева организма, как он выражался.
– Идёт Штирлиц по Берлину. Город весь окутан дымом от пожаров. «Опять забыл выключить утюг» – с досадой подумал Штирлиц.
– Аха-ха-ха-ха-ха…
Степан Степанович был настоящей энциклопедией советских анекдотов про советского разведчика Исаева, Брежнева, Чапаева, Шурика и прочих. Однако Глеб уже вдоволь их наслушался и решил сменить тему.
– Степанович, поведайте о ваших городских легендах, о черной волге… Говорят, много странного происходит в Северотожске.
Смех затих и в комнате наступила неловкая тишина. Пенсионер закряхтел и долил в кружку вина «Октябрьского».
– Расскажи ему Стёпа про шахту – предложила Никитична, поглаживая рукой мурлыкающую кошку, уютно пристроившуюся на коленях хозяйки.
Сиренин не торопил. И не потому что это был вопрос журналистской этики, просто рыбка могла сорваться с крючка у нетерпеливого рыбака. А наклёвывалось что-то интересное. Глеб достал и включил диктофон. Пенсионер осушил до дна свою кружку, потёр лысину и начал свой рассказ:
– Мой отец начал работать на шахте с начала её открытия в 1957 году. В конце шестидесятых глубина шахты достигла свыше шестисот метров. Тогда всё и началось. Однажды шахтёры наткнулись на сеть тоннелей древнего рудника. Ходили истории, что в старых приисках есть золото, о том, что там внизу был целый подземный город, а кто-то даже видел и самих подземных жителей. Много шахтёров тогда в шахте попропадало.
Вообщем руководство приказало перегородить вход в эти тоннели и запретило настрого горнорабочим приближаться к ним. Но именно тогда впервые в городе стали происходить странные вещи, в том числе стала появляться и таинственная волга.
Отец как коммунист-ударник, не верил всем этим побасенкам да посмеивался с их рассказчиков. А однажды сам что-то увидел и ходил мрачнее тучи, но так никому и не рассказал об этом. Только мне обронил как-то: «Не в хорошем месте построили мы город, не в хорошем…».
Я, как и отец, тоже устроился работать на угольнодобывающем производстве, только уже конторским служащим, в плановом отделе. В конце восьмидесятых шахту 40 лет Октября признали нерентабельной, зарплаты горнякам порезали. А наш покойный директор Шмах всё гнал планы, заставлял рабочих пахать за копейки. Поговаривали, что дочкам своим в столице по квартире купил, ну да суть не в этом.
Однажды, к концу рабочего зимнего дня, подъехала к нашей конторе чёрная волга. Мы с окон все видели эту машину. Из неё вышел какой-то тип одетый не по сезону, в лёгоньком осеннем пальто и шляпе. Он зашёл в здание и сразу же направился прямиком к директору. Мы зашушукались между собой, мол, наконец-то начальником-крохобором органы заинтересовались…
Визитёр представился секретарше Зое и заявил, что должен переговорить с директором по срочному вопросу, который не терпит отлагательств. Зойка нам потом рассказывала, что вначале всё было тихо, затем из-за двери послышался громкий смех директора, а вскоре и его возмущённые крики. Что потребовал посетитель никто не знает. Известно лишь, что его просьбу директор отклонил, а когда на следующий день Шмах лично решил проинспектировать шахту, а спускался он туда очень редко, случился взрыв…
– Ну а в журнале регистрации посетителей было записано его имя, фамилия, должность? – поинтересовался Глеб.
– Милиция потом всех нас опрашивала, особенно секретаршу. Интересовались и журналом, но записи в нём не оказалось. Зойка оправдывалась, что незнакомец мол её загипнотизировал. Ей влепили тогда строгий выговор за отсутствие данных о посетителе.
– А она сейчас в городе?
– Нет, давно уехала. А через несколько месяцев после несчастного случая шахту и вовсе закрыли.
Когда пенсионер закончил говорить, все почувствовали, что атмосфера в комнате изменилась. Кошка больше не мурлыкала, буржуйка не потрескивала, за окном ветер с завыванием гремел ржавыми кровельными листами.
– Ой, Степанович, расскажи нам лучше анехдоты, – первая нарушила тишину хозяйка.
– Пойду я наверное к себе, Марья Никитишна. Устал маленько, – прокряхтел Степанович, встал с кресла, взял с комода свечку и откланялся.
Сидя на кровати в своей маленькой холодной комнатке, Глеб недоумённо смотрел на диктофон. Прибор мигал красным огоньком и требовал подзарядки. Батареи смартфона также были на исходе. Как же быстро разряжается здесь электроника! Как будто их энергию что-то жадно высасывало. Благо он взял с собой блокнот с ручкой. Завтра он пощёлкает камерой местные пейзажи, а сейчас надо ложиться спать. Сиренин как в старину задул свечу, стоящую на тумбочке и в одежде лёг под пахнущее сыростью одеяло.
6.
Утро было солнечное и слегка морозное. Глеб почувствовал, что с души как будто упал невидимый груз и вчерашние мрачные впечатления развеялись. Не зря его бабушка говорила, что вся нечисть утром ложится спать и перестаёт терзать людей.
Сиренин, словно заново родившись, принёс охапку дров в квартиру, разогрел буржуйку, сбегал к механической водокачке и набрал два ведра воды. Затем выпил кружку чая, съел два бутерброда с колбасой и вылетел на улицу с фотоаппаратом.
Пожелтевшая листва вмёрзла в грязь и тонкий ледок звонко хрустел под ногами. Город уже не выглядел таким мрачным. Журналист вышел на широкую главную улицу, по которой стелилась лёгкая дымка. Многочисленные вывески выглядели уже без того жуткого постапокалептического привкуса, как
