ленивого безделья и безудержного веселья. Они хотят быть счастливыми за счёт других. А этот парень не такой, как остальные. Он другой. А какой – сложно разгадать.
От бессилия и непонимания Сергей разозлился. Москвин не любил загадки. Они его раздражали. Сергей всегда хотел жить в понятном мире, где всё живое подчинено разуму, где всё разложено по полочкам и рядкам, да так, чтобы легко было сосчитать, когда понадобится что-либо взять. А этот светлый и улыбчивый юноша не укладывался в ряды. Он не лежал на полочке, легко сбрасывая своё весёлое тело в воздушное пространство, чтобы иметь возможность взлететь наверх в любое время суток. И не важно, от чего улетать, от счастья ли, от любви или от полноты жизни. Лишь бы была возможность взлететь.
Сергей сердито запахнул полы пальто, словно ему стало холодно. Николай виновато заглянул ему в глаза.
– Заглядывай, Серёга, если что!
– Загляну-загляну! Если что…
Москвин рывком открыл дверь и едва не пришиб Варвару, приникшую ухом к защёлке.
– И-э-эх! – вместо извинения произнёс Сергей и широким шагом пошёл к выходу.
– И чего шляются тут всякие! Я вот в домоуправление пожалуюсь! – злобно прошипела вслед Варвара, потирая ушибленное место.
Сергей уже ничего не слышал. Он шёл по лестнице, полами длинного пальто сметая со ступенек окурки, шелуху от семечек, яблочные огрызки. Иногда он брезгливо обходил какой-то хлам, скопившийся на площадках. «Надо позвонить в домоуправление. Совсем распустились! Кругом чистки, проверки, сами очищаемся, а лестницы у нас грязные!» – подумал Сергей, мысленно возвращаясь в тесную комнатку. Перед его глазами возникло лицо Влада Карецкого, оно стояло, как портрет, как фотографическая карточка. Лицо юноши не менялось, оставаясь статичным. Сергей видел каждый волосок в кудрях, нежный пушок на верхней губе, родинку на левом виске. Память услужливо оставила для себя каждый штрих неповторимого и странного лица, а зачем оставила, Сергей не мог понять. И для чего ему понадобился Влад, он тоже не понимал. Внутри снова появился страх, но не тот, обычный, присущий каждому живому существу, а индивидуальный, вросший в Сергея с детства, с того момента, когда он стал понимать и осознавать себя. Москвин сделал усилие над собой, сдавив страх в комок, затем скатал шар, мягкий, почти пластилиновый. А когда шар окончательно размяк, растёр его в ладони и вылил из кулака на землю. Эти смешные манипуляции иногда помогали Сергею справиться с тоскливым чувством, нападавшим на него время от времени. После того, как он вытер мокрую ладонь, ему стало легче. Сергей резко выдохнул и промокнул платком испарину со лба. Ему нечего бояться. В комнатке Николая Гречина он был на задании. Москвин выполнял поручение по службе. Ничего запрещённого он там не увидел. Ничего не заметил. Никого не выявил. Весь вечер Николай был услужлив и неназойлив. Всё строго по инструкции. Всё как положено. И всё-таки невидимая червоточина томила душу Сергея. Он морщился, чувствуя, как бьётся жилка над верхней губой. Кажется, сегодня она разыгралась не на шутку.
* * *
Бывают в Ленинграде майские дни, обильно сдобренные холодным ветром. В такие дни жители города обречённо бредут по улицам, с трудом удерживая себя на поверхности земли. И никто не может объяснить, откуда, из каких краёв прилетает штормовой ветер, сбивающий с ног всё живое и приносящий с собой арктический холод и стужу. Знающие люди говорят, что с Ладоги, но майский ветер бывает настолько свирепым, словно хочет всех убедить, что он прилетел прямиком с планеты бурь. Такие ветры бывают только на Венере и в Ленинграде. Внезапные и оглушительные. Они несут с собой разрушение и поселяют тоску в человеческих душах.
Инопланетный ветер не утихал уже третий день. В газетах методично предупреждали о наводнении. По телевизору ничего не говорили, сухо выдавая скупые сводки погоды. Сергей почувствовал озноб и сходил за кипятком. Он хотел заварить чай, но передумал. Просто выпил горячую воду, чтобы согреться.
В полумраке тесного кабинета светилась настольная лампа, прикрытая зелёным абажуром. За огромным столом сидел мужчина и что-то писал, прикрывая написанное ладонью. Металлическое перо громко чиркало, бумага яростно шелестела, словно отрыгивая неприятные слова, оставляемые суетливой рукой. «Никого рядом нет, а он прикрывается», – усмехнулся Сергей и уселся за другой стол, стоявший у окна. Середина дня, а в кабинете темно. В Ленинграде штормило. С Невы дул пронзительный ветер, зловеще завывающий в вентиляционных трубах. «Воет, как одинокий волк! Запугать хочет. Это не ветер, это боевая сирена! Ничего, зато у нас море рядом», – усмехнулся Сергей.
– Здорово, товарищ Москвин! Как отдежурил? – Мужчина за столом шумно заворочался, бросил писать и пристально уставился на Сергея.
– Всё по инструкции, товарищ Басов! Как вы приказывали, так и сделал!
– А-а, ладно, щас-щас, допишу и поговорим!
Снова заскрипело перо, снова зашуршала бумага. Товарищ Басов во всём любил основательность, он по старинке пользовался автоматической ручкой со стальным пером. Москвин аккуратно расправил сукно на столе, потрогал стопки документов. Всего месяц на службе, а как будто уже десяток лет отбухал. Хорошо, что товарищ Басов рядом. Он много чего подсказывает, поддерживает, не даёт пропасть на службе. А ведь многие товарищи пропадают почём зря. И всё от незнания жизни.
– Ну, рассказывай, рассказывай, как там наша питерская богема развлекается. Этот Николай Гречин – большой шалун! Не так ли, товарищ Москвин?
Басов прищурился и стал похож на Ильича с портрета на стене. Башкирский разрез глаз, хитрые искринки во взгляде, проникновенная теплота в голосе убаюкивает и усыпляет. Москвин яростно заморгал, чтобы не сморило.
– Нет там никакой богемы, товарищ Басов! Одни студенты, да Николай, да я, вот и вся гоп-компания! А, да, ещё две женщины присутствовали. Тоже студентки, видать.
– Как так? Какие студентки, кто такие? – Басов присел на край стола, потрогал прокуренным жёлтым пальцем стопку документов. Москвин невольно сжался, словно он был виноват в том, что у Николая ночью собрались совсем не те гости, на которых рассчитывал товарищ Басов.
– По моим агентурным сведениям, Николай Гречин открыл по месту жительства притон разврата. По ночам у него собираются сомнительные личности, педерасты, шлюхи, проститутки, разные там поэты и поэтки, балеруны. Так?
– Не так, товарищ Басов! Это всё Варвара!
– Какая Варвара? Кто такая? – Басов спрыгнул со стола и прошёлся по кабинету, разминая плечевые суставы. Позвонки угрожающе затрещали, застрекотали, словно штукатурка посыпалась с потолка. Москвин с опаской взглянул наверх. Лепнина сияла первозданной белизной. Сверху ничего не сыплется. Это трещат кости товарища Басова.
– Жиличка в коммунальной квартире. Соседка Гречина. Она ему постоянно стучит в дверь и стены. Жалуется.
