Постепенно Айзек подружился со Сьюлин Муа. Не то чтоб они больше стали разговаривать или говорить о чем-то важном. Сьюлин была такой же немногословной, как и Айзек. Но она сопровождала его в прогулках по горам, демонстрируя ловкость, никак не вязавшуюся с ее возрастом. Она двигалась не спеша, зато преодолевала подъемы не хуже, чем Айзек, и могла просидеть за компанию с ним час или больше, не шелохнувшись. У него никогда не возникало впечатления, что она делает это по обязанности или по какому-то заранее продуманному плану. Просто она таким образом разделяла с ним радость его одиноких прогулок.
Айзек подумал, что если она, как говорит, прибыла в Экваторию всего несколько месяцев назад, то никогда не видела еще метеоритного дождя. Сам он был большим любителем этого зрелища, и ему хотелось, чтобы и она смогла полюбоваться им с самой выгодной точки обзора. Доктор Двали (так, кажется, до конца и не принявший Сьюлин) неохотно это позволил, и 34-го августа они с ней взобрались на ту самую плоскую скалу, с которой он впервые увидел ее на горизонте, подернутом горячей дымкой.
Тогда был полдень, а сейчас уже вечер. Луна Нового Света была меньше и двигалась быстрее, чем земная. К тому времени, как Айзек и Сьюлин добрались до своей смотровой площадки, она уже успела описать полный круг. У обоих в руках были фонарики, на обоих — сапоги по колено и рейтузы на случай встречи с ящерицами, которые часто грелись здесь на гранитных откосах, отдающих накопленное за день тепло. Айзек внимательно обследовал место и не нашел ничего опасного. Он уселся на камне, скрестив ноги. Сьюлин, чуть помедлив, приняла ту же позу. Ее лицо было безмятежным, замершим в спокойном ожидании. Они выключили фонарики, и их обступила тьма. Небо было густо усеяно звездами. Этим звездам никто не давал официальных названий, хотя астрономы и снабдили их каталожными номерами. Звезды роились на небе, словно мошкара. Айзек знал, что каждая из них — это солнце. Многие озаряют своим светом никем не виданные ландшафты — может быть, пустыни вроде этой. А между звездами — он знал это — живет и дышит нечто. Живет своей безграничной, неспешной, холодной жизнью, в которой человеческое столетие укладывается в один миг.
— Я знаю, зачем вы пришли, — сказал Айзек.
Он не видел лица Сьюлин в темноте, и от этого ему было легче начать разговор. Произнести эти слова, будто двигая языком камни.
— Ты уверен?
— Чтобы изучать меня.
— Нет. Если я что и изучаю, то небо, мир… Но только не тебя.
Как и все в поселке, она интересовалась гипотетиками, неведомыми существами, вершащими судьбы неба и земли.
— Вы пришли из-за того, что я такой.
Она приподняла голову и ответила:
— Да, это правда.
Он стал рассказывать ей о своем чувстве сторон света. Сперва запинаясь, потом — заметив, что она не переспрашивает — более доверчиво. Он пытался предупредить вопросы, на которые, возможно, придется отвечать. Давно ли он обнаружил у себя этот странный дар? Точно он не помнил — но в этом году, несколько месяцев назад. Поначалу он не придавал этому значения. Просто ему нравилось, например, заниматься в библиотеке, где его стол тоже стоял у западной стены, — в этой библиотеке не было окон, и он понял это только после своих опытов с компасом. Завтракал и обедал он тоже всегда в одном и том же месте, у самой двери столовой. Он передвинул свою кровать — так, чтобы можно было лежать, глядя на запад. Так ему намного лучше спалось. Он чувствовал, что не теряет контакта… с чем?., — этого он и сам бы сказать не смог.
Где бы он ни находился, ему всегда хотелось смотреть в одну сторону. Это не было каким-то болезненным наваждением — просто тихим зовом, на который при желании можно было не обращать внимания. Все остальные стороны света ничем не отличались друг от друга. А эта — отличалась.
— Ты и сейчас смотришь туда? — спросила Сьюлин.
Она была абсолютно права — хотя, если бы она не спросила, он сам об этом и не задумался. Потому ему так нравился этот уступ, отвернутый от гор к западу, к непроглядно темной пустыне.
— На запад, — сказала Сьюлин. — Тебе нравится смотреть на запад.
— Чуть-чуть северней.
Вот и все. Тайна разоблачена. Больше сказать ему было нечего. Он слышал, как Сьюлин пытается устроиться поудобнее на камне. Как вообще люди живут в таком возрасте? Должно же все невыносимо болеть у них. Но если Сьюлин и трудно было двигаться, она ничем этого не выдавала.
— Ты был прав насчет звездопада, — сказала она после долгого молчания. — Это здорово.
Начался метеоритный дождь.
Айзека зачаровывало это зрелище. Доктор Двали рассказывал ему о метеоритах — что это никакие не звезды, а сгорающие в атмосфере каменные обломки, осколки комет, тысячелетиями кружившие вокруг солнца Нового Света. Но все такие объяснения только добавляли очарования метеоритным дождям: В их ускользающих огнях ему чудились какие-то отголоски древней космогонии. Эти небесные пути были проложены задолго до того, как сама планета родилась на свет (или, если верить взрослым, была создана гипотетиками), их ритмы сложились за время жизни множества поколений, множества видов. Искры мчались в зените с востока на запад. Айзек вслушивался в шепоты ночи.
Он был заворожен этим зрелищем, тут Сьюлин встала и обернулась назад, к горам.
— Посмотри, что это? Кажется, там что-то падает.
Это походило на светящийся дождь, на грозу, спускающуюся с вершин, — в горах иногда бывали грозы, — только свечение было сплошным, непрекращающимся.
— А раньше так бывало? — спросила Сьюлин.
— Нет, — сказал Айзек.
Не бывало. Никогда.
— Тогда, пожалуй, нам лучше собираться.
Айзек встревоженно кивнул. Не то чтоб его напугали эти огни — ну подумаешь, гроза и гроза, если это и вправду гроза, — но в них крылось что-то, значение чего он не мог объяснить, что было связано с тем огромным и безмолвствующим, что жило под Руб-эль-Хали[2]— под Пустынным Краем далеко на западе, на который был нацелен его внутренний компас. Они пошли к поселку быстрым шагом (Айзеку казалось, что Сьюлин вряд ли сможет бежать). Меж тем вершины гор на востоке вначале озарились, потом вновь утонули в волнах необычного смутного свечения. К тому времени, как они дошли наконец до ворот, метеоритный дождь уже был не виден. С неба посыпалась какая-то пыль. Фонарик Айзека выхватывал из темноты пятно, все более и более сужающееся.
Айзек подумал и спросил:
— Это не снег?
Снег он видел в фильмах.
— Нет, это не снег, — ответила Сьюлин. — Больше похоже на пепел.
От завесы пыли исходил удушливый сернистый запах. Так, наверно, — подумал Айзек, — пахнут умершие звезды.
Миссис Рэбка ждала у дверей. Она схватила Айзека с такой силой, что ему стало больно, и втолкнула его внутрь. Он ошеломленно посмотрел на нее обиженным взглядом: миссис Рэбка никогда не делала ему больно. Никто из взрослых никогда не делал ему больно. Миссис Рэбка, казалось, не придала этому никакого значения. Она не выпускала его из рук, твердя: «Я так боялась, что с тобой случится что-нибудь… из-за этого… из-за этого…» Больше она ничего не могла выговорить.
