заслуженного художника России С.Н. Андрияки).
Народное искусство
Андрияке в этом году исполняется сорок, и выставка его - во всех отношениях юбилейная, пятидесятая по счету. Экспозицию, развернутую в Инженерном корпусе Третьяковки, прямо под Суриковым, открывал сам мэр Москвы Ю.М. Лужков. Мало кто из ныне живущих удостоился высочайшего присутствия, и, кажется, никто - Лаврушинской обители. Видимо, потрясенная таким оборотом событий, программа "Сегодня" не вытерпела и выдала отчет, иронический, разумеется, но в сущности благодушный - тот самый "гаденький, злобненький репортаж по ТВ". Остальные критики - ни левые, ни правые, ни серединные, ни концептуалистские, ни традиционалистские - не снизойдут даже до этого. И потому, что над Андриякой смеяться грех, и потому, что зрительские суждения вполне исчерпывают сюжет. В книге отзывов уместилась вся правда о живописце: к запахам родного Подмосковья добавить нечего.
Честные акварели по мокрому и по сухому. "Ненастная осень", "Осень в Голутвино", "Церковь Пимена Великого зимой" ("Малого Вознесения на Никитской", "Покрова Богородицы в Медведково", "Вознесения в Брюсовом переулке" и пр., и пр., и пр.) и снова "Рожь", и "Гонят стадо", и "На даче", и "Букет полевых цветов", и "Махровая сирень", и та самая "Черемуха", что благоухает, и столь же благоухающие "Домашние пироги".
Нельзя сказать, чтобы Андрияка халтурил, - напротив, он очевидно старается, что и сообщает его выставке вполне космическую бессмысленность: непонятно, зачем весь этот тягостный, денно-нощный труд. Художественная воля - единственное, что всегда приковывает к картине, - здесь отсутствует напрочь. Остальное в меру сил наличествует. Какое-то рисование, даже чувство цвета: и то и другое лучше, чем у Глазунова с Шиловым. Безвестные мастера-умельцы из века в век пашут с той же аккуратностью и вдохновением. Вспоминается Палех: за сто последних лет русский пейзаж - на холсте ли, на бумаге - в него и превратился, с той лишь разницей, что вместо золота и киновари тут другой канон. Все сквозит и тайно светит наготой своей смиренной - тоскливо-серое, неизбывно сиротское и в то же время дамское: "Серебро дождя", "Незамерзающий ручей".
Сам Андрияка, может быть и бессознательно, знает свое место: недаром он подписывается не Сергеем, не полным именем как творец, а инициалами С. Н. как частное лицо. И событие создал, конечно, не он, а Третьяковка, отдавшая бог весть кому лучшие в Москве стены, да Ю.М. Лужков, благословивший вернисаж. По сути перед нами кураторский проект столичного мэра - только в одном этом качестве выставка "Волшебство акварели" и в самом деле интересна.
Народная власть
Роман градоначальника с живописцем имеет весьма почтенную историю. Здесь есть множество примеров, и всякий раз прошедшая через столетья пара покрыта общим флером. Где прихотливый художник, а где крепкий хозяйственник - не разберешь. Одно почти неотделимо от другого.
Начальник Флоренции, поэтический Медичи неслучайно связан именно с утонченным Боттичелли, начальник Римини, сокрушительный герцог Малатеста - с могучим Пьеро делла Франческой, начальник Феррары, коварный герцог д' Эсте - с затейником Козимо Турой, начальник Мантуи, просвещенный Гонзага - с ученым Мантеньей, начальник Дижона, Филипп Добрый - с благочестивым Ван Эйком. Это относится даже к начальникам Рима, хотя их отличает полагающееся сану однообразие: титанический Юлий II сроднился с титаническим же Микеланджело, божественный Лев Х - с божественным Рафаэлем.
У Лужкова с Андриякой пара не складывается: кряжистый мэр и вялое волшебство акварели не созданы друг для друга. Так, во всяком случае, кажется. К тому же, несмотря на различия, ставшие явственными со временем, при жизни все живописцы стремились отразить одно: могущество и роскошь властителя. Роль Андрияки прямо противоположная - он призван утвердить поэзию шести соток. В этом диалектика Ю.М. Лужкова.
Очевидно, что описанные исторические пары восходят к главному мэру всех времен и народов Периклу и к главному же творцу - Фидию. Столь же очевидно, кто именно работает Фидием в сегодняшнем московском полисе. И это не Андрияка. Но излишняя очевидность все время вуалируется: Перикл Михалыч то и дело крякает на алчного своего Зураба, впрочем, деликатно тушуясь перед волшебной силой искусства, - тому, кого карает явно, он втайне милости творит. Вслед за очередной проработкой следует очередной же заказ, власть при этом спасительно дистанцируется от плодовитого ваятеля.
Дистанция необходима. Дело не в том, что поставляемая З.К. Фидием роскошь есть ужасающее непотребство, - так Лужков очевидно не считает. Дело в том, что сама роскошь должна быть чужда народной мэрии. Не месяц под косой блестит, а кепка на лысине. И это неизбывно при любом строе. Заветный толчок, куда посторонним доступ воспрещен, можно сложить хоть из изумрудов, это святое, но память о дачном сортире-скворешнике всегда окрыляет властное чело. Так настает черед Андрияки.
Простая и доступная, кепка на выходные выезжает "за город, в природу" и окучивает свой скромный участок: газон перед окнами, три куста за домом. А в поле рожь и вдалеке гонят стадо. Там серебро дождя, там незамерзающий ручей. Там уголок старой Москвы и церковь Малого Вознесения. Жена собрала букет полевых цветов; пахнет черемухой и домашними пирогами. Кто приезжает, кто отбудет, а мэр выходит на крыльцо, об ужине он позабудет, а теплый ветер долго будет ласкать открытое лицо.
Ну, вот это - чистое счастье. Четыре девушки на главных должностях. Всем слегка за тридцать, и все выступают со всевозможной простотой: строго в чёрном, без блёсток, без халы, без штукатурки в новом правительстве страны. Когда у нас такое будет, через сто лет, через пятьдесят, неужто раньше? - чтобы ускорить процессы, готов перековаться в феминисты.
Новости милосердия. Валерий Фадеев, который теперь возглавляет СПЧ при Путине, заявил, что он против того, чтобы фигуранты «Московского дела» попали под амнистию к 75-летию Победы. Понятно, что это напрашивающаяся идея, которая даёт хоть какую-то надежду, и главный правозащитник России поспешил от неё откреститься, а то ведь замараешься ненароком. СПЧ, выступающий не за смягчение, а за
