было чем-то особенным: камень, торчащий у берега озера недалеко от станции, тоже обвешали лентами и лоскутами. И два дуба у ручья, где обычно молились Анахите. Боже, да во всех известных землях люди на такие места что-нибудь, да вешают. Но этот камень всё равно вызывал у меня тревогу и раздражение. Возможно, потому что он выглядел ужасно нормальным и знакомым, а берложники были не тем, о чём я хотела думать, как о людях.
Я подняла руку и попросила остановиться.
— Что-то случилось?
— Маленький инструктаж.
— Опять?
— Снова. Запомни, что тебе нельзя ни в коем случае покидать машину. Как бы ни хотелось.
— А если до ветру надо?
— Через бортик не сможешь?
— А если посрать?
— Тоже через бортик.
— А что будет, если покину?
Я задумалась, как бы объяснить.
— Скажем так. Останешься в этой деревне навсегда.
— Умру?
— Нет, просто останешься. Сам не захочешь уходить. Я же говорю, места тут с чертовщинкой, ну. Так что если хочешь успешно перезимовать, сиди внутри. С машины не спускайся, вообще ни под каким предлогом. Даже если начнётся верховой пожар, пришествие Амана, будут убивать детей и жрать их у тебя на глазах… Короче, каждому своё показывают, я не знаю, что они найдут у тебя в голове. Еды не бери. Питьё тоже, — на всякий случай ещё раз напомнила я.
— Козлёночком стану?
— Да. Буквально. Вообще ничего не бери.
— Понял. А что будешь делать ты?
— Пойду проповедовать им свет Тиары, — почти не соврала я. — Ну, и гвозди им надо отгрузить. А то не сумеют перезимовать, и припрутся к крепости, а Рахаил говорил, что патронов в этом году на них нам не прислали. А теперь пошли в кусты.
Справив все нужды, мы снова покатились вперёд. Дорога около Берлоги выглядела не так плачевно, как в выше на хребте. Её расчищали и поддерживали в порядке, хотя было видно, что пользуются редко. Лир молча следовал моим указаниям, только когда мы выехали из-под древесных крон на расчищенный межник перед деревней, спросил:
— А что будет, если они придут к крепости?
— Не знаю, спроси у старика. Он, говорят, это видел.
Лир покачал головой.
— Подписался на приключения, а.
Внешне Берлога выглядела деревня деревней. Домики, главная улица, полосы огородов. Сотни таких забытых всеми богами уголков разбросаны по землям Ордена, и тысячи — по всем Вольным Землям. Дела до них обычно никому не было, и я смутно представляла, зачем они вообще существуют. Нет, я сама выбрала жить в таком диком углу, но я жила хотя бы в крепости Ордена, где был телеграф, газеты и железная дорога, на которой можно отсюда уехать.
Берлога лежала в небольшой долине между двумя медвежьими хребтами. По дну д олины бежал ручей в каменном русле. На его правом берегу, если смотреть оттуда, откуда мы выехали, раскинулись две дюжины бревенчатых домиков с низкими замшелыми крышами. Некоторые так вросли в землю, что с трудом угадывались среди зелёной травы. Я не знала, живёт ли в них кто-нибудь на самом деле, во дворы летом меня не пускали. Точнее, не то, чтобы не пускали, я сама не решалась соваться. Для демонстрации смелости мне хватало проверенного маршрута в лавку и в горницу деревенской старостихи.
Лир уверенно проехал между двумя столбами-воротами, потом по единственной улице к лавке. Сезон закончился, и эту избу заколотили на зиму. В ней отродясь ничем не торговали, но все пять лет, что я провела на этом берегу, осенью её заколачивали, а весной — расколачивали. Возможно, берложники так пытались изобразить из себя нормальных. Ну, как могли изобразить.
Рядом с лавкой теперь строгали доски и сколачивали ящики в человеческий рост. Лир по моему указанию медленно проехал мимо ящиков на другой конец деревенской площади. Ворота деревенской старосты были широко распахнуты, а на дворе кипела работа: там тоже колотили ящики.
Каждую осень в Берлоге можно было увидеть одну и ту же картину: колотят ящики. Куда они по весне девают старые, я не представляла, а моя предшественница в записках ничего об этом не написала. Рахаил предполагал, что по весне они сжирают ящики с голодухи, и вспоминал свою собственную юность, когда он на лесозаготовках из опилок и такой-то дэвовой задницы гнал просто-таки королевский самогон.
Я очень сомневалась, что берложники варят из ящиков самогон.
Лир, к моему облегчению, едва мы заглушили мотор, достал из своей сумки пачку бутербродов и принялся их есть, демонстративно не обращая внимания на местных. Они-то заметили новенького, но так как зима была уже близко, дальше вялых зазываний сходить выпить с ними по кружке и рассказать, что нового в мире, не пошло. Приближающаяся зимовка занимала все их скудные умишки и делала очень тупыми. Подошла побитая лесной жизнью баба — я её плохо помнила, она появилась до меня — и, распахнув кафтан и оттянув ворот рубахи почти до пупка, принялась гнусаво зазывать Лира на сеновал. Парень подавился бутербродом и сделал вид, что не видит и не слышит. Я решила, что Лир всё-таки из правильного теста, и пошла в распахнутые ворота.
На дворе старосты не было никакой скотины. Только вяло блеяла коза, но я сомневалась, что Магда ею занималась лично. В Берлоге вообще было мало скотины и совершенно не было кошек и собак. Я как-то интереса ради привезла сюда крепостного кота. Животное из машины вытащить так и не удалось. Бедняга орал и вырывалось так, что я плюнула и вернула его на станцию.
Внешне дом Магды выглядел чудесным видением. Он единственный во всей деревне был ярко раскрашен: ставни, наличники и крыльцо были как будто бы вчера подновлены, а на воротах нарисованы румяные небесные птицы в высоких венцах и с петушиными хвостами. По сравнению с пустыми замшелыми избами на окраинах выглядело очень живо.
Я прошла мимо трёх мужиков, набивающих мешки стружкой. Они вяло повернули головы в мою сторону, словно не очень понимая, что я такое, и вернулись к своему занятию. Я поднялась по расписному крыльцу, пинком открыла прикрытую дверь и вошла в дом.
Магда сидела в тёмной горнице перед открытым очагом и молча размешивала что-то в котле. Что именно, я не имела ни малейшего понятия и не была уверена, что хочу это знать. И воняло оно гадко.
— Я привезла, как и договаривались. Железо, гвозди, — здороваться с Магдой я не собиралась.
— Хорошо, они нам пригодятся. В этом году случилось пополнение, — на вид Магде было сложно дать больше тридцати, и она была красивой женщиной. По-настоящему
