– Конечно, если бы там были вы, он вряд ли осмелился бы, не так ли? Но вас не было. И он это сделал. – Она вдруг резко повернулась. – А я приняла его предложение, Девеллин. Слышите меня? Я приняла.
На этот раз Камелия говорила серьезно. Ужасное неудобство. Хотя всегда найдутся другие женщины. Ему ли не знать. Маркиз знал. У него просто нет желания искать другую. К тому же он по собственному опыту знал, что когда женщина сыта им по горло, нет силы, которая могла бы остановить ее. Девеллин вздохнул и горестно развел руками:
– Дьявольщина, Кэмми, я сожалею, что дошло до этого. Она презрительно вскинула голову:
– Я переезжаю завтра утром.
– К чему такая спешка? – пожал плечами маркиз. – Я имею в виду, что могу обождать недели две, пока ты…
Последняя мейсенская статуэтка угодила ему в лоб. Полетели осколки. Девеллин отшатнулся, но она подхватила его прежде, чем он коснулся пола.
– Ублюдок! Свинья! – Опять взлетели маленькие кулачки. – Мне следует свернуть тебе шею, словно костлявому цыпленку!
– Все это уже надоело, хватит, – устало сказал он. Хорошо, что Камелия не пишет собственные пьесы.
– Ублюдок! Свинья!
Девеллин просто рухнул на пол, хотя она все еще держала его за шею.
Сидони Сен-Годар была независимой женщиной. Поначалу ее независимость годилась ей, как новые туфли с рискованно высокими каблуками: ходить в них весьма затруднительно, имея слабую надежду, что не споткнешься и не упадешь в изысканном обществе. Затем она вернулась в Лондон, на родину, и вскоре обнаружила, что туфли начали жать. В отличие от Франции женская независимость в Англии была ограничена целым рядом предписаний «должно» и «следует».
После года печали Сидони наконец решила, что единственный выход – это вообще сбросить обувь и бежать по жизни босиком. Теперь в свои двадцать девять лет она сказала брату Джорджу, что хотела бы, чтобы после ее смерти на ее могиле лежал камень с эпитафией: «Жизнь прожита сполна». Она собиралась жить в полную силу, ибо жизнь, как ей хорошо известно, непредсказуема, хотя старые пословицы и утверждают обратное. И хорошие, и плохие люди могут умереть молодыми. А Сидони даже не была уверена, к каким из них она относится. Хорошим? Плохим? Или понемногу к тем и другим?
Как большинство родовитых французских девушек, Сидони из-.под надежной крыши матери попала за высокие стены монастырской школы. Где тем не менее совершила один из самых безнравственных поступков: сбежала с красивым мужчиной, у которого не было ни крыши, ни стен – в общепринятом смысле. Вместо этого Пьер Сен-Годар имел прекрасный торговый корабль с капитанскими апартаментами из двух кают и рядом иллюминаторов, из которых можно было видеть мир, проплывающий мимо.
Но вскоре Сидони достаточно навидалась этого мира. Она продала корабль, затем, упаковав свои вещи и забрав с собой кота, отправилась в Лондон. Теперь она жила в аккуратном городском доме на Бедфорд-плейс, окруженном такими же аккуратными домами торговцев, банкиров и почти – но не совсем – аристократов. В данную минуту Сидони наблюдала из окна, как на противоположной стороне улицы остановился фургон для перевозки мебели, куда двое мужчин с боязливым рвением грузят сундуки и деревянные ящики.
– Джулия, какая по счету любовница это делает? – поинтересовалась Сидони, глядя в окно через плечо компаньонки.
Джулия загнула пальцы.
– Блондинка в декабре была седьмой. Значит, эта восьмая.
– А сейчас только март, – заметила Сидони, продолжая сушить полотенцем длинные черные волосы. – Интересно, что за мужчина столь бесцеремонно обращается с бедными женщинами. Похоже, он считает их поношенными сюртуками, которые нужно выбросить после того, как протерлись локти.
– На такие разговоры сейчас нет времени, дорогая, – ответила Джулия, подталкивая Сидони к огню. – Иначе ты опоздаешь. Сядь, давай я расчешу тебе волосы, чтобы они побыстрее высохли, а то еще простудишься по дороге к Стрэнду.
Едва хозяйка села к камину, как кот Томас сразу прыгнул ей на колени, и она провела рукой по его гладкой черной шерстке.
– Но ведь поведение этого человека, в самом деле, отвратительно, Джулия. Возможно, кто-нибудь скажет нам его имя? Я спрошу.
– Возможно, – рассеянно ответила Джулия, расчесывая ей волосы. – Ты знаешь, дорогая, что у тебя волосы – как у твоей матери?
– Правда? У Клер были очень красивые волосы.
– Да, я просто зеленела от зависти, – призналась Джулия. – Представь меня на сцене с этой соломой мышиного цвета! Когда мы появлялись там вместе, что бывало часто, она совершенно затмевала меня.
– Но ты добилась замечательного успеха, Джулия. Ты была знаменитой. Властительница «Друри-Лейн», разве не так?
– О, только на время. И очень давно.
Сидони молчала. Она знала, что прошли годы с тех пор, как Джулия играла важную роль в театрах Уэст-Энда. И еще больше времени прошло с тех пор, как богатые мужчины, когда-то соперничавшие друг с другом за ее благосклонность, переключились на более молодых женщин. Хотя Джулия была на несколько лет моложе Клер, их связывала тесная дружба, обе принадлежали к одному и тому же легкомысленному кругу дам полусвета. В числе их навязчивых поклонников всегда было много богатых титулованных распутников, имевших пристрастие к женщинам с недостатком голубой крови.
Но у Клер Буше кровь была голубой. Кроме того, она была необычайно красива. Первого из преимуществ ее безжалостно лишили. Второе она культивировала, словно тепличную орхидею, ибо, как и Джулия, зарабатывала себе на жизнь своей красотой. Но если Джулия была еще талантливой актрисой, которую содержали богатые почитатели, таланты Клер заключались только в ее грации да очаровании. В сущности, ее можно было назвать куртизанкой. Хотя это, видимо, не очень справедливо, поскольку большую часть жизни Клер содержал только один мужчина.
Когда Сидони вернулась в Лондон, где стало очевидным, что ей не по карману иметь прислугу, именно старая подруга матери помогла ей устроиться и вести домашнее хозяйство. Пришлось нанять только кухарку, а Джулия взяла на себя все остальное. Сидони ее не спрашивала, но подозревала, что Джулия нуждается в средствах, как часто происходит с женщинами, которые зарабатывают на жизнь лишь своим умом и красотой.
– Скучаешь по ней, да? – неожиданно спросила Джулия. Оглянувшись через плечо, Сидони задумалась. Скучает ли она по Клер?
– Да, немного. Она всегда была такой жизнерадостной. С улицы вдруг донесся ужасный шум. Томас, соскочив с колен хозяйки, шмыгнул под кровать, а Сидони с Джулией бросились к окну. Фургон для перевозки мебели уехал, над дверью противоположного дома кто-то поднял оконную раму. Наружу высунулась маленькая рыжеволосая женщина, державшая ночной горшок.
– Свинья! – крикнула она, швырнув его на землю. – Ублюдок!
– Боже правый, – сказала Джулия.
