Отец учил меня, как закладывать потоки в соединение древесины разных пород, но оторвавшись кивнул мне, мол, иди, он закончит сам.
Я провела Эвилин на второй этаж в гостинную и принялась делать чай. Пожалуй, нет, не чай, лучше успокоительный сбор. Подруга сделала несколько глотков и начала говорить: — Отец передумал и отказался выдавать меня за Этьена. — Но почему? почему? — Не знаю! — подруга горестно ломала руки. — Отец повредил ногу вчера, пришел хромающий и злющий, а сегодня объявил, что никакой свадьбы не будет! Я думаю, может, пожениться с Этьеном тайно? — Ты готова начинать жизнь без гроша в кармане? Есть ли у Этьена деньги? Приданное тебе дядюшка Томат не отдаст. — Не знаю, Амелия, не знаю. Наверно, стоит поговорить с Этьеном.
Назавтра подруга снова рыдала над чашкой чая у нас в гостинной. Этьен попробовал переубедить ее отца, но дядюшка Томат обозвал его нехорошими словами и несмотря на хромоту лично выставил взашей. Этьей так разозлился, что накричал на Эвилин. — Он говорил, что не сделает ни одного шага к алтарю, если наша сумасшедшая семейка не извинится перед ним и не отдаст причитающееся как жениху.
Я нахмурилась: — Вообще-то, приданное полагается не ему, а тебе для начала семейной жизни. — Ах, Амелия, какая разница! Свадьбы не будет!
Я не знала, как утешить подругу, поэтому налила еще чаю. Может быть, мне самой стоит поговорить с дядюшкой Томатом? Хоть узнаю, какая муха его укусила.
* * *
Батюшка дурно себя чувствовал. Вчера аптекарь Флюэнс зазвал соседей на празник — у него родился первый внук. Бурные возлияния не пошли на пользу ни ему, ни гостям, и теперь госпожа Флюэнс разослала посыльных с порошками. Пока батюшка пил горькую микстуру и жаловался на судьбу, матушка занималась книгами в лавке, ожидая посетителей. Я решила использовать это время, чтоб поговорить с отцом Эвилин. В мастерской дядюшки Томата собирали движущую часть для магоходных экипажей. Я прошла по Речной улице до ворот, к которым примыкало скучное кирпичное здание, и постучалась в зеленую дверь. Мальчишка за конторкой у входа меня знал, поэтому сразу провел в цех. Дядюшка Томат что-то объяснял двум рабочим, стараясь перекричать работающий пресс.
Я полюбовалась на открытые внутренности механизмов. Дальний уже почти собран, скоро его закончат и выведут во внутренний двор, перегонят по дощатому настилу и поставят в ателье госпожи Зардень — соседнее здание, которое точно так же обращено во дворик задней частью. Фасадом ателье выходит на благопристойную чистенькую зеленую улицу, где по вымытым тротуарам ходит обеспеченная публика в поисках необходимых для жизни, но недешевых вещей: от осветительных люстр до мебельных гарнитуров, от самонаполняющихся ванн до магоходных экипажей.
Внутренние механизмы экипажей были все одинаковые, и дядюшка Томат поставил сборку на поток. В ателье госпожи Зардень экипажам "шили сюртуки или платья", как она сама любила говорить. Механизмы обшивали металлом или деревянными панелями, красили и украшали по желанию будущих владельцев, стелили пол и ставили диваны на любой вкус. За отдельную плату могли повесить сзади большой сундук для багажа или пристроить крепления в крышу, а могли устроить в салоне инкрустированный столик с выемками для бутыли и бокалов с небольшим холодильным ящиком под сиденьем — любой каприз за ваши деньги.
— Амелия! Рад видеть! Что тебя привело в мастерскую? Я думал, ты зайдешь к нам вечером. — Дядюшка Томат, я бы хотела с вами поговорить.
Дядюшка Томат дружил с моим отцом, еще когда оба были веселыми холостяками, и наотрез отказывался принимать от меня обращение "господин".
Прихрамывая, дядюшка Томат провел меня в кабинет, хорошо изолированный от звуков цеха. Тут слышался лишь неясный шум и отдаленные крики. — Садись, Амелия. Давай угадаю. Ты пришла просить за Эвилин. Так?
Я кивнула. — Я понимаю, что Этьен небогат, и вы, наверное, хотели бы для Эвилин лучшую партию, но они любят друг друга. Разве это неважно? — Нет, — неожиданно сказал отец подруги, и за стальными нотками я почуяла жесткого дельца.
Я давно понимала, что добродушный дядюшка, который встречал меня в доме подруги — лишь одна из его сторон. Было бы странно, если б самым сложным производством второго по величине города Шалпии управлял мягкий человек. Но все-таки видеть такого господина Томаса Томата было непривычно.
— Амелия, дело не в его деньгах, а в гнилой сущности. Поверь мне, дорогая, моя дочь была бы очень несчастна с этим человеком. Надеюсь, она не собирается устроить никакой глупости вроде побега из дома? Потому что приданное я все равно не отдам, даже если она решится выйти замуж за этого слизняка тайно. Я приму ее назад, но приданное не отдам. — Неужели вы хотите, чтоб Эвилин жила в нищете? — Я хочу, чтоб слизняк от нее отказался. И я тебя уверяю, что без приданного моя дочь ему не нужна.
Я вздохнула. Мне совершенно не хотелось уговаривать дадюшку. По сути, он был прав — одни слова Этьена о том, что приданное причитается ему самому, чего стоят. Но все-таки интересно, что знает про него дядюшка Томат?
— Вам что-то известно про Этьена? Может быть, если бы Эвилин знала то, что знаете вы… — Она бы мне не поверила, решив, что я на него наговариваю. Вам, чистым душам, так тяжело поверить в людскую грязь. Но ручаюсь, грязи в Этьене достаточно.
Я не смогла ни добиться от дядюшки подробностей, ни убедить его рассказать их Эвилин.
Через неделю дядюшка Томат отослал Эвилин вместе с матушкой и младшим братом на берег Нефритового моря в один из лучших курортов Шалпии. Перед отъездом страдающая от разлуки с любимым подруга встретилась со мной в кафе на улице Фрез, где съела тарелку профитролей и две порции малинового щербета. Но несмотря на слезы и стенания она не посмела ослушаться отца и отправилась вместе с семьей в путешествие. Вернувшись через месяц она рассказывала о белых парусах яхт и блестящих кокардах морских офицеров из флота Превысокого. Об Этьене мы не вспоминали.
Немного погодя я относила заказ в участок градоохранителей — им вздумалось поставить на решетки в дополнение к обычным замкам еще и магические с тревожным воем. Я закрепляла замки, а градоохранители стерегли обитателей камер. Преступный элемент в этот раз попался тихий и спящий, лишь непередаваемым амбре разило от теплой компании из трех сотоварищей. — Ишь, нагрузились, — мотнул головой охранитель. — Так напились, что перепугали девочек в заведении госпожи Моттыль. Ой, прошу прощения, леди, мне не следовало… — Ничего, ничего, уважаемый, — ответила я, распределяя чары по решетке. — Я знаю, что в нашем городе из культурного досуга есть не только опера и театры.
Охранитель хрюкнул от смеха: — Говорят, вот этот, который в синих штатах, раньше у законников работал, да турнули его оттуда за пьянство.
Указанный тип зашевелился, подняв голову и оглядев камеру осоловелым взглядом, и вновь уронил ее на руки. Но я успела узнать Этьена. Неужели дядюшка Томат вызнал в нем слабость, которая толкнула на скользкую дорожку после разрыва с невестой? Но можно ли считать слабость гнильцой? Спросить бы дядюшку, но ведь не расскажет.
