которым не поспевают обескровленные носильщики, — крохотная неточная запись в журнале измеряется уже сотнями километров.
Так что это еще что! А вот один наш жизнерадостный читатель Голод из Минска рассказал нам воистину уникальную в своей простоте историю. Послушайте все, потерпевшие от Аэрофлота, и вам станет веселее, и жизнь ваша снова заиграет яркими красками.
Итак, поставщик предприятия, на котором он работает, один винницкий завод, отгрузил по соответствующей квитанции 920 штук подшипников. Прибывает через пять дней в Минск счет, а подшипников все нет. Звонит тогда Голод диспетчеру по грузоотправке аэропорта Винницы, спрашивает, где, мол, груз. А ему отвечают, что все, мол, в порядке. Груз есть, то есть был, но ушел в Быково, в Москву.
Невозмутимый Голод даже не спрашивает «почему?», а сразу же заказывает Быково и слышит ответ: все в порядке, груз на месте.
— В Минске? — уточняет Голод.
— Да вы что? — удивляются в Быкове. — В Смоленске.
Заказав Смоленск, Голод узнает, что груз ушел в Новгород.
Скорость, скорость, скорость! Мелькают города, и незнакомые люди в форме ГВФ не успевают как следует удивиться незваному грузу, как уже в другом городе другие люди в той же форме пожимают плечами. Но не паникует мудрый Голод, а только спешит в унисон с нашим веком поскорей связаться с Новгородом, чтобы узнать, что груз наконец-то отправлен в Псков.
Тут-то Голод и решил действовать: схватил такси, домчал до аэропорта, и через пару часов уламывал утомленную псковскую администрацию отправить груз по назначению.
— В Омск? — уточняет администрация.
— Теплее, теплее. — Голод берет собеседника за пуговицу и проникновенно, по-чумаковски, смотрит в глаза.
— Так, так, — начинает суетиться администрация. — Значит, не Омск, но тогда… тогда… Минусинск?
— Точно! — радуется Голод. — Только минус «усин». А?
— Так, значит, в Минск! Так бы сразу и сказали!
— Да я, извините, родной мой, не только сказал, но и написал! Вот здесь, здесь, здесь, здесь, здесь!..
Все закончилось благополучно, если нс считать, что Голода неожиданно заело, как старую пластинку, и он несколько дней, пока не пришел груз, говорил всем «здесь», хотя повода уже не было.
Ну и что, спрашивается, случилось? Да ничего. И багаж пришел в сохранности, и подшипники пошли в дело. Время нынче такое: век больших скоростей, не успел оглянуться, а ты уже в другой части света. Да что какие-то там подшипники! Читаешь газету, а всюду уже другое правительство. Вчера было одно, сегодня другое. Раньше для этого требовались кровавые десятилетия, сегодня пара-другая бескровных дней.
Скорость, скорость, скорость! Вчера было дело — сегодня табак. Вчера был табак — сегодня дело. Дело в том, где бы достать закурить. Может, у вас найдется, товарищ из Ялты?
— Найдется, с удовольствием, но — в Магадане!
АППАРАТНЫЕ ИГРЫ
ЗЯТЬ В ПОСОЛЬСТВЕ
То, что Петр Петрович намеревался руководить вечно, доказывал его стол, потому что за таким столом временно не сидят, и дело тут не в ценнейшей породе самшита, из которого был изготовлен этот стол на спецмебельной фабрике, и не в отделке из драгоценного сандалового дерева, закупленного на валюту при посредстве великодушных людей из одного внешнеторгового учреждения в одной из заморских стран, дело даже не в волшебном благоухании, разносившемся через кондиционер по всему зданию, отчего в глазах подчиненного аппарата, усталого от задушевных телефонных бесед, бесконечных продуктовых заказов и местных ярмарок, укрепляющего нервы вязанием «по Бурде», в глазах этих, обремененных госответственностью людей, зажигался романтический огонек: есть же где-то там, за тридевять земель, вечное лето, где население наслаждается только роскошью и любовью.
Решающей приметой того, что Петр Петрович хотел руководить именно вечно, была форма стола — в виде трапеции, причем широкое ее основание примыкало к креслу Петра Петровича, а необыкновенно узкая вершина упиралась в стул, на который никто добровольно не садился.
Если бы существовало закрытое спецбюро по административно-аппаратным изобретениям при Совмине СССР, то Петр Петрович как автор проекта стола для повседневных совещаний наверняка бы получил патент с поощрительным дипломом 2-й степени (диплом 1-й степени уже был бы вручен незаслуженно безымянному энтузиасту, внедрившему на Съезде народных депутатов СССР сиротливые микрофоны в зале с мощным выключателем в президиуме).
Стол-трапеция действовал так же Безотказно и неотвратимо, как тот выключатель, и стоило только какому-нибудь разъевшемуся на министерских хлебах самоуверенному чиновнику сесть за боковую линию этой благоухающей трапеции, поближе к выходу, подальше от начальственного ока, в надежде, что мощные торсы коллег заслонят, уберегут и прикроют, как вдруг он с ужасом ощущал как бы исчезновение своей роскошной финской тройки, ослепительно белой рубашки тонкого голландского полотна, галстука от «Диора» и чувствовал себя, только что респектабельного, влиятельного и властного человека, как бы абсолютно голым, со стыдливым румянцем, не знающим, куда деть свои такие прежде ловкие пальчики.
Кресло, на котором Петр Петрович свободно парил над столом, наверняка бы поразило самого Ивана Великого, просидевшего все свое царствование на жесткой табуретке со спинкой. Это кресло с ножным приспособлением для набора высоты, пуховым, точно соответствующим объему руководящей головы подголовником и нежно пружинящими подлокотниками из шагреневой кожи, по мнению мебельно-аппаратных поэтов, придавало его владельцу необыкновенный авторитет и ореол верховной власти.
Петр Петрович оттуда, из горнего полета, впивался иглами всевидящих зрачков в каждого участника совещания одновременно (в этом-то и был секрет стола-трапеции), и хотя при этом он, как всегда, скрывая отсутствие надлежащей эрудиции и знаний, многозначительно молчал, до каждого сидящего доносился клекот орла-стервятника:
«И тебя, сукина сына, тоже вижу, как на рентгене! Знаю, кто ты, как, что и чем! Терплю, сам не знаю почему, но вот уже он у меня в руке, вот он, ремень, щас ка-ак врежу, с оттяжкой, по сытой физии, три антрекота — четыре апперкота!»
Был он сторонником силового воспитания, распекал в традициях предшественников, не вдаваясь в подробности служебных упущений, но вставляя в непечатную словесную вязь вопросы типа: «вы думали о партии?», «вам дороги интересы страны?», и при этом кричал и топал
