Захлебывающиеся всхлипы рядом с ним стихли.
– Ласточки скоро соберутся на юг, – заметил он.
– Вот везет гадам! – сказал молодой человек. Его звали Джулиан Смедли. Он был капитаном Королевской артиллерии. Ему было двадцать лет. – Знаете, какая была моя первая мысль? – добавил он через минуту. – Боли не было совсем. Я опустил глаза и ничего не увидел там, где полагалось быть моей руке, и я подумал: слава Богу! Я вернусь домой!
– И что вы больше не вернетесь туда!
– Более того… – Еще всхлип. – О Боже! Ну почему у меня из глаз так течет?! – Он торопливо потянулся за сигаретой.
Человек постарше повернул голову:
– Знаете ли, вам еще повезло! Я видел многих в куда более страшном виде.
Смедли поморщился:
– Сказали бы вы это моему старику.
– Это правда, – мягко произнес Джонс. – Бывает куда как хуже. И если хотите, я скажу об этом вашему отцу.
– Ох, черт, нет! Пусть себе думает о сыне как о сопляке с трясущимися поджилками. Чертовски здорово с вашей стороны вот так приехать, Джинджер. Вы что, все выходные мотаетесь по Англии, починяя обломки вроде меня?
– Я просто свидетельствую свое почтение. И… нет, не каждый выходной.
– Готов поспорить, почти все. – Смедли выпустил длинную струю дыма, потом провел по щеке пустым рукавом. Похоже, о войне он выговорился, что уже было хорошим знаком. – Джинджер…
– Гм?
– Э-э… Так, ничего.
Нет, это не ничего. Подобный дурацкий обмен пустыми фразами происходил уже не в первый раз за последние два часа. Смедли явно хотел что-то сказать, но не решался.
Джонс посмотрел на часы. Ему никак нельзя было опаздывать на автобус. Он не знал, о чем бы еще поговорить. Одна тема, которой он научился не касаться, была патриотизм. Другая – фельдмаршал сэр Дуглас Хейг.
– Ну а вообще как дела? – пробормотал Смедли.
– Не так уж плохо. Правда, цены на продукты устрашающие. И нигде не найти работников или слуг.
– А что воздушные налеты?
– Народ жалуется, но, в общем, терпимо.
Смедли смерил собеседника взглядом, пронзительным, как у ястреба.
– Как, по-вашему, идет война?
– Трудно сказать. Газеты, конечно же, проходят цензуру. В них пишут, что немцы выдыхаются. Полная потеря боевого духа.
– Вздор.
– О… Ну, до нас в Фэллоу слухи не доходят. Слава Богу, американцы вступили.
– Так они же в Америке! – фыркнул Смедли. – Сколько им еще понадобится, чтобы сформировать армию и переправить ее во Францию – если их прежде не потопят подлодки? И русские вышли из игры! Ну, практически вышли. Это вы знаете?
Джонс неодобрительно хмыкнул. Если боши разделаются с русскими до прибытия янки, война проиграна. Это понимали все. Просто никто не произносил этого вслух.
– Вы не помните ученика по фамилии Стрингер? Давно, еще до меня.
– Большой Стрингер или Маленький Стрингер? – усмехнулся учитель.
– Не знаю. Врач.
– Значит, Маленький Стрингер. А его брат – генерал или что-то в этом роде.
– Он попадался мне здесь. Я узнал школьный галстук.
– Точно, хирург. Да, я знаю его. Он в совете попечителей. Приезжает к нам по торжественным дням.
Смедли кивнул, глядя на удлинившиеся тени в саду. Он с ожесточением затянулся сигаретой. Джонс подумал, не прорвется ли сейчас то невысказанное, что бы это ни было. И это не замедлило случиться.
– Скажите мне кое-что, Джинджер. Когда разразилась война, я был в Париже, помните? Мы с Эдвардом Экзетером направлялись тогда на Крит. Вернулись домой из Парижа за несколько дней до того, как прорвали оборону.
– Я помню, – ответил Джонс, внезапно напрягшись. – Доктор Гиббс и другие так и не вернулись, если вас интересует именно это. Я до сих пор не знаю, что с ними случилось.
– Интернированы?
– Надеюсь, что так, но пока о них ни слуху ни духу.
Смедли мотнул головой, показывая, что тема закрыта. Он продолжал смотреть прямо перед собой.
– Черт! Нет, меня интересовал Экзетер. Мы простились на Виктории. Я отправился домой, в Чичестер. Эдвард собирался в Грейфрайерз, пожить у Боджли, но он хотел послать телеграмму или что-то в этом роде. Я спешил – опаздывал на поезд. А затем к нам в дом заявился коп и стал задавать вопросы.
Он повернулся и посмотрел на Джонса тем же совиным взглядом, какой был у него в детстве. Он всегда был застенчивым тихоней, Смедли, – не из тех, от кого ожидают, что он станет героем и заслужит все эти ленты. Впрочем, война превратила в героев тысячи таких мальчиков. Миллионы.
– Молодого Боджли убили, – сказал Джонс.
– Я знаю. И похоже, они решили, что это сделал Экзетер.
– Я не верил в это тогда и не верю сейчас!
– Черт, какими наивными мы тогда были… только-только из школы. Мы считали себя обходительнейшими юношами в мире… – Голос дрогнул, потом снова окреп. – Да, но ведь старину Волынку ударили ножом в спину?
Джонс кивнул.
Смедли улыбнулся, по-настоящему улыбнулся, второй раз за этот вечер.
– Вот! Вот и ответ на вопрос, не так ли? Экзетер никогда бы не нанес удара в спину. Он просто не мог ударить в спину! Не способен! – Он раскурил новую сигарету от окурка.
– Я согласен, – сказал Джонс. – Ни на что такое он не способен – ни на удар в спину, ни на убийство друга. Апперкот в челюсть – да. Даже внезапный приступ бешенства. Это может случиться с… Но удар в спину абсолютно доказывает его невиновность.
– Чертова чушь, – пробормотал молодой человек.
– Даже миссис Боджли отказалась верить в то, что он убил ее сына.
Совиный взгляд угрожающе нахмурился.
– Тогда что случилось? Он бежал?
– Он исчез. Абсолютно. С тех пор его не видели.
– Ну, продолжайте же, старина! – Внезапно на месте жалкого инвалида-невротика оказался властный молодой офицер.
Джонс вздрогнул, как самый последний новобранец, радуясь такому превращению.
– Это загадка. Он просто исчез. Был объявлен розыск, но о нем с тех пор даже не слышали. Ну конечно, тогда было не до этого – начало войны и все такое.
Все это уже явно не было новостью для Смедли. Он нетерпеливо нахмурился, словно новобранец ему попался тупее обычного.
– Коп сказал тогда, что у него сломана нога.
