Книга Алиса в Зомбилэнде - Джена Шоуолтер

Ухмыльнувшись, Эм поднялась на цыпочки, развела руки в стороны и медленно повернулась на одной ноге.

Солнце выбрало именно этот момент, чтобы послать один янтарный луч, создав идеальное освещение для идеального пируэта.

— Ладно, ладно, обещаю. Довольна?

— Всеобъемлюще. — Может, Эм и врушка, но никогда не нарушала данного слова.

— Сделаю вид, будто поняла, что это значит.

— Это значит… ладно, неважно. — Знаю, я просто тянула время. — Пойду к маме.

С радостью приговоренного к смерти я встала и повернулась к дому — двухэтажному зданию с фундаментом из коричневого кирпича и полосатыми коричнево-белыми деревянными стенами, которое построил папа в расцвет своего "созидательного" периода.

Нечто приземистое, крайне невзрачное и совершенно, стопроцентно незапоминающееся. Но, как уверял папа, именно к этому он и стремился.

Подошвы шлепанцев щелкали по земле, словно задавая ритм для мантры у меня в голове.

"Не. Трусь. Не. Трусь".

Наконец я остановилась у застекленной кухонной двери и увидела, как мама бегает от мойки к плите и обратно. Я наблюдала за ней, чувствуя, как в животе поднимается легкая тошнота.

"Ну, не будь тряпкой. Ты справишься".

Я толкнула дверь. На кухне пахло чесноком, маслом и томатной пастой.

— Привет, — окликнула я, надеясь, что голос звучал не слишком заискивающе.

Мама подняла взгляд от шумовки с дымящейся лапшой и улыбнулась.

— Привет, детка. Ты насовсем или забежала на минутку?

— На минутку. — Вынужденное заточение по ночам побуждало меня проводить как можно больше времени вне дома днем, и неважно, обгорю я до черноты или нет.

— Ну, ты как раз вовремя. Спагетти почти готовы.

— Ага, здорово.

Летом мы ужинали строго в пять часов. Зимой — в четыре. Таким образом, независимо от времени года, мы оказывались в безопасности в своих комнатах до заката солнца.

Отец укрепил стены за счет каких-то стальных конструкций, а все двери и запоры сделал просто сверхнадежными. И да, вся эта подземная конструкция больше смахивала на футуристическую темницу, но попробуйте-ка убедить нашего чокнутого строителя в обратном.

"Ну, давай же. Просто скажи ей".

— Ну… э-э… — Я переступила с ноги на ногу. — Сегодня мой день рождения.

Мамин рот открылся, и краски схлынули с ее щек.

— О… детка. Мне так стыдно. Я не хотела… я должна была вспомнить… я же даже записывала где-то… С Днем рождения, — неловко закончила она и огляделась, словно надеясь, что откуда-то из воздуха материализуется подарок, повинуясь ее силе мысли. — Мне ужасно стыдно.

— Да ладно, не переживай.

— Я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы все исправить, обещаю.

"И вот тут-то и начинаются переговоры".

Я расправила плечи.

— Ты серьезно?

— Конечно.

— Хорошо, потому что у Эм сегодня выступление, и я хочу туда пойти.

И хотя мама просто-таки источала раскаяние, она затрясла головой еще до того, как я успела закончить фразу.

— Ты же знаешь, папа никогда не согласится.

— Ну, так поговори с ним. Убеди его.

— Не могу.

— Почему?

— Потому что, — выдавила она.

Я любила маму, правда любила — но боже, иногда она умудрялась выводить меня, как никто другой!

— Потому что почему? — настаивала я.

Даже если мама расплачется, я не отстану. Уж лучше она, чем Эм.

Мама развернулась, грациозно, как сестренка, и вывалила содержимое кастрюли в дуршлаг. Клубы пара поплыли к потолку, кружась вокруг нее, и на мгновение собственная мать показалась мне какой-то феей из снов.

— Эмма знает правила. Она поймет.

Так же, как раз за разом приходилось понимать мне, пока я не бросила попытки хоть что-то изменить? Меня затопила злость.

— Почему ты так поступаешь? Почему вечно соглашаешься с ним, хотя знаешь, что он чокнутый?

— Он не…

— Нет, чокнутый! — Я топнула ногой, так же как Эм несколько минут назад.

— Тише, — предостерегающе произнесла мама. — Он наверху.

Ага, и готова поспорить, уже пьян, как сапожник.

— Мы уже обсуждали это, дорогая, — добавила она. — Я верю, что твой папа видит то, что остальным не дано. Но прежде, чем бросать камни в него или меня, вспомни Библию. Некогда и нашего Господа и Спасителя подвергали гонениям. Тысячи людей не верили Иисусу.

— Но папа — не Иисус! — Да он даже в церковь с нами редко ходит.

— Знаю, но ведь я не об этом. Я верю, что вокруг нас существуют силы. Силы добра — и зла.

"О нет. Только не еще один спор на тему добра и зла. Я просто не выдержу".

Я верила в Бога, верила, что существуют ангелы и демоны, но ведь нам же никогда не придется сражаться с мировым злом лично, ведь так?

— Лучше бы ты с ним развелась, — пробормотала я, а потом прикусила язык, поняв, что ляпнула, но все равно, не собиралась извиняться за сказанное.

Мама работала на дому семь дней в неделю медиком-фонотипистом и вечно что-то печатала на своем компьютере. В свободное время, вроде этого чудного субботнего вечера, она выступала в роли папиной сиделки: мыла его, ухаживала за ним, заботилась. Но заслуживала-то она намного большего. Молодая — особенно для матери с двумя детьми, обалденно красивая, добрая, веселая — она заслуживала, чтобы ее саму кто-то холил и лелеял.

— Большинство детей хотят, чтобы их родители жили вместе, — довольно резко заметила мама.

— А я не как все. Вы, ребята, об этом позаботились. — Мой голос прозвучал еще резче.

Я просто… я хотела того, что было у всех остальных детей. Нормальной жизни.

Гнев мгновенно улетучился, и мама вздохнула.

— Алиса, дорогая, я понимаю, это тяжело. Я знаю, что ты хочешь больше свободы, и однажды ты ее получишь. Окончишь школу, найдешь работу, переедешь, поступишь в колледж, влюбишься, станешь путешествовать по всему свету — в общем, делать все, чего только сердце пожелает. Но сейчас ты живешь в доме своего отца, и он устанавливает правила. И ты будешь следовать этим правилам, и уважать его авторитет.

Цитата прямиком из Официального справочника для родителей, абзац сразу под заголовком "Что сказать, когда у тебя нет ответа на вопрос ребенка".

— И возможно, — прибавила мама, — когда у тебя появится своя собственная семья, ты поймешь, что все, что делал твой отец, он делал ради нашей защиты. Он нас любит, и наша безопасность для него важнее всего на свете. Не надо его за это ненавидеть.

Ну, разумеется. Все эти разговоры о добре и зле всегда крутились вокруг понятий любви и ненависти.

— А ты сама когда-нибудь