– Всё тем же, – он отворачивается и идёт дальше. – Ты прекрасно знаешь моих друзей, Оливия!
Я останавливаюсь, так и не дойдя до порога дома.
– Что ты хочешь сказать, Брайан? Что ты всё ещё дружишь с этой троицей? – кричу ему в спину. – Ты дружишь с Киллианом Шоу?
Его молчание, удаляющаяся спина, напряжённые плечи говорят вместо тысячи слов.
Он всё ещё дружит с этими мерзавцами. И не просто дружит. У них своё дело. Свой бизнес. Мой брат повязан с ними прочной коммерческой цепью.
Брайан… простил Киллиана! После всего, что он сделал?! Но как он мог?!
* * *
– Отца дома нет, – бросает Брайан через плечо, поднимаясь по лестнице на второй этаж.
Он как будто знает, о чем я думаю. Хотя и так понятно, что я не хочу видеть отца. Я же пять лет не выходила с ним на связь.
Поднимаюсь вслед за братом, озираясь по сторонам. Родительский дом остался таким, каким я его запомнила. Может, лишь обветшал ещё больше. Оба этажа нуждаются в ремонте, ну и в уборке – очевидно, что женская рука к дому не прикладывается очень давно. Неужели отец живёт один?
Брайан подходит к двери моей комнаты. Ставит чемодан на пол. Наваливается на стену плечом.
Я скрещиваю руки на груди – излюбленная защитная поза. Но от кого я защищаюсь? От брата? Хм…
– Так отец ни с кем не живёт? – разглядывая собственную обувь, осторожно интересуюсь у Брайана.
– Жил. Какое-то время. Но уже нет, – его голос абсолютно ничего не выражает, и я с любопытством вглядываюсь в его лицо. – А ты, Оливия? Почему ты всё-таки вернулась? – своим вопросом он застаёт меня врасплох. – Помнится мне, у тебя вроде как парень был, замуж собиралась. Что случилось-то?
Мои губы сами по себе растягиваются в кривой ухмылке.
– Дана?! – фыркаю я. – Она что, всё тебе рассказывает? Почему ты вообще с ней видишься? Какое она имеет к тебе отношение?
– Никакого, – тут же отвечает Брайан, – мы просто пересекаемся с ней на разных тусовках.
– Ясно, – поджимаю губы, – значит, она должна была рассказать тебе, почему сорвалась наша свадьба.
– Ну, допустим, – брат тяжело вздыхает. Его лицо в один миг становится злее, острее. Ноздри раздуваются. – Этот козёл изменил тебе. Это правда?
– Нет, то есть да, это правда. Вот только он не изменил, а изменял. Долго, часто, систематически и за моей спиной.
Брайан сжимает кулаки, и, слава богу, я вижу в его взгляде гнев, а не жалость.
И мне хочется его обнять. Хочется вспомнить, как это – иметь старшего брата. Но я продолжаю стоять на месте, а он ничего больше не говорит.
– Ладно, – отмираю, распахивая дверь, – разложу свои вещи.
Брайан молча кивает и быстро пересекает коридор, исчезая за дверью собственной комнаты. Я смотрю ему вслед, а потом перевожу взгляд на свои апартаменты. Поднимаю чемодан и захожу внутрь.
Моя комната, конечно, не изменилась в размерах, но всё равно кажется ещё теснее, чем прежде. Большую её часть занимает кровать, плюс шкаф средних размеров – и вот уже невозможно протиснуться к окну. Кстати, очень грязному окну.
Брезгливо провожу пальцем по деревянной раме и стеклу, размазывая пыль по поверхности. Занавеску даже трогать не хочется, она висит здесь последние пять лет, и если присмотреться, то станет очевидно, что когда-то она была однотонной бежевой тканью, а сейчас покрыта паутиной, напоминающей замысловатый рисунок.
На секунду отвлекаюсь от любования запустениями. Моё внимание привлекает подъехавшая к дому машина – тёмно-синий кабриолет какой-то сверхдорогой марки. За рулём парень в солнцезащитных очках, закрывающих половину его лица. Плотно облегающая футболка на нём не оставляет без внимания прокачанные мышцы плеч и груди.
А ещё тату… Его руки, шея и, наверное, другие части тела расписаны разнообразными линиями, которые невозможно разглядеть с высоты второго этажа.
Много тату. Очень-очень много тату, но странно – роспись на его теле не кажется отталкивающей. Наоборот, красивой. Сексуальной. Хочется приблизиться, рассмотреть, прочесть как картину… всё его тело.
О, боже, о чём это я?…
Тем временем притягательный парень смотрит вправо, на входную дверь нашего дома. Он кивает моему брату, который неспешно спускается по крыльцу и подходит к тачке.
Неужели Брайан уедет, когда я только что вернулась? Мы же толком и не поговорили. Недовольно фыркаю от возмущения. Хочется постучать по стеклу, привлечь к себе внимание, но я не решаюсь.
Брат запрыгивает в машину, не открывая двери. Обменивается с парнем парой фраз, но даже по губам невозможно прочесть, о чем они говорят. Парень с татуировками спускает вниз к подбородку свои огромные очки и бросает взгляд на окна второго этажа. Причем делает это так быстро, что я не успеваю даже отпрыгнуть.
Между нами устанавливается зрительный контакт, который кажется непозволительно долгим.
И я узнаю этого парня. Вся его сексуальность и притягательность меркнут, глаза застилает пеленой раздражения.
За рулём крутой тачки не кто иной, как Киллиан Шоу!
Да, это точно он! Моя давняя любовь, моё главное разочарование, моя боль длиною в пять лет.
Киллиан криво усмехается, выкручивая руль влево. Подмигивает мне… а потом нахлобучивает очки обратно на глаза. Резко топнув по газам, стартует с места.
Машина уже скрывается за поворотом, когда я ощущаю, как кровь вновь приливает к лицу. Дыхание, застрявшее в горле, вырывается с глухим стоном на выдохе. Отворачиваюсь от окна и присаживаюсь на край кровати, пряча лицо в собственных ладонях.
События пятилетней давности давно похоронены в глубинах памяти. Не стёрты, ибо это невозможно. Просто пережиты и забыты. И мне безумно не хочется вспоминать. Но Брайан не оставил мне выбора. Брат дружит с тем, кто косвенно, но повинен в моём отъезде. Повинен в расколе нашей семьи.
Киллиан повинен в смерти нашей матери.
Глава 2. Правда
Милфорд, штат Коннектикут, пять лет назад
Стук в дверь. Робкий, почти неслышный.
Нехотя бреду на звук, шаркая ногами по полу. Мне не хочется открывать, не хочется ни с кем говорить, не хочется никого видеть.
После похорон матери прошла уже пара недель… может, больше, а может, и меньше. Время как-то совсем утратило для меня ценность. Замерло.
Врачи предупреждали, что очередной приступ может стать последним, и эпилепсия вызвала необратимые разрушения головного мозга, но понимать действительность и принимать её – это, как выяснилось, разные вещи. Я считала, что этот день никогда не настанет. Что я никогда её не потеряю. Ведь в те дни, когда всё было спокойно, и она хорошо себя чувствовала, ничего не забывала, и у неё не было приступов, мне казалось, что мама здорова, и так будет всегда.