Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 6
закричит:
– Который
год вы сидите на рыбе?
Вы ж не люди, а грибы!
Не мешайте жить животине.
Знаю я остров в пучине,
формами он, как рыба.
Вот на нём вам плодиться и треба!
Развернул Добрыня кита
туда, где всё смыла волна,
и поплыли они к Сахалину,
там уже прорастала полынью
земелька после цунами,
а последние нивхи не знали
какая их ждёт беда:
люд дурной плывёт сюда,
чтоб раскинуть свои шатры.
Айны, это случайно не вы?
Но такова была сила природы:
кит с людьми уже на подходе,
близёхонько к берегу пристаёт.
Народ на сушу идёт
и дивится долго:
– Как же так? Есть реки, и ёлки
растут особенно смело,
а фонтанов нет. Не умеем
жить мы в таких условиях!
Но кит покинул уже акваторию,
ушёл в Атлантический океан,
коня богатырского подобрав.
А Добрыня махал им руками обеими:
– Да ладно вам,
что из дерева сделано,
то и крепче, чем их кожи кита,
намно-о-ого,
хоть спросите об этом у бога.
Долго ли коротко, рыба-кит плыла,
но до моря Белого, наконец, дошла.
Простилась со спасителем
и в обратный путь
от народа глупого отдохнуть.
* * *
А Добрыня в Архангельске попировав
дня эдак три, пустился вплавь
по реке Двине Северной,
на лодочке беленькой.
Доплыл он до Устюга Великого.
Потянуло в леса дикие
его кобылу верную,
та чует зло, проверено!
Доскакали они до избушки,
заходят внутрь, там заячьи ушки
дрожат и трясутся от страха.
Золотом шита рубаха
висит, дожидаясь хозяина.
– Неужто изба боярина? —
богатырь светёлку обходит,
в раскалённую баньку заходит.
Мужичок чудной в бане парится,
белый как лунь, махается
вениками еловыми.
Белки в кадушки дубовые
подливают воду горячую.
«Мужик Забавушку прячет!» —
подумал детина наш милый.
– Тук-тук-тук-тук,
дева-птица не приходила?
Дед Мороз (а это был он)
немало был удивлён:
– Это ж ветром каким надуло
былинничка? Что ли уснула
во дворе охрана моя?
Пойду, вспугну медведя'!
– Медведя' покорить бы надо,
но зима на улице, и засада
в берлоге медвежьей особая:
не страшна вам
дружина хоробрая! —
отвечал ему Добрыня,
одёж скинув половину.
Усмехнулся Мороз:
– Верно чуешь,
с тобой, гляжу, не забалуешь.
Ну проходи, добрый витязь, омойся.
А в тёмну тайгу не суйся,
там баба Яга живая,
она таких, как ты, валит
целыми батальонами,
с друже своими злобными!
– Так вот кто спёр царёву птицу! —
не на шутку Добрыня гневится.
Но однако
разделся, помылся и в драку
не поспешил отправиться,
а остался есть и бахвалиться.
Отдыхал богатырь так неделю.
Уже брюхо наел он
такое же, как у Мороза.
Не выдержал дед:
– Воевода,
не пора ль тебе в путь пуститься?
А то царь, поди, матерится!
Делать нечего, надо ехать.
Хорошо прибаутки брехать
за столом со свежесваренным пивом,
но не от хмеля воин красивый,
а от подвигов ратных.
Взял Добрынюшка меч булатен,
надел кольчугу железную,
пришпорил кобылу верную
и в тёмны леса галопом!
Допылил бы он так до Европы,
да на избу Яги наткнулся.
Шпионом хитрым обернулся
и айда на разведку.
Но ворон уж карчет на ветке,
бабу Ягу призывая.
Появилась старуха кривая,
будто выросла из-под земли:
– Нос, касатик, подбери!
Тебе чего от бабушки надо?
– Я, бабуля, не ради награды,
а пекусь о спасении жизни.
Забаву Путятичну, видишь ли,
злая сила, кажись, прибрала.
Ты деву-птицу не видала,
чи сама её съела в обедню?
Хоть где косточки закопала,
поведай! —
и тычет в бабулю палкой,
не Горыныч ли это?
– Жалко
было бы съесть девицу,
чернавка самой сгодится, —
отвечает служивому ведьма. —
Слезай с коня, пообедай,
в баньке моей помойся,
кваску попей, успокойся.
Беспокойно стало служаке,
вспомнил он богатырские драки —
последствия её гостеприимства.
– Не пора ли тебе жениться? —
вдруг ласковой стала Яга
и в избушку свою пошла. —
Сейчас покажу тебе девку,
краше нет! Та знает припевки
все, каки есть на свете,
и лик её дюже светел.
Вошла в избу, выходит девкой,
краше нет! И поёт припевки
все, каки есть на свете.
Никитич нарвал букетик
цветов, что росли возле дома,
и дарит девице, влюблённый.
Та ведёт его в опочивальню,
срывает рубашечку сальную
да в шею вгрызается грубо:
без меча былинного рубит!
* * *
Вышел дух из воина. Ан нет, остался.
Дух, он знает что-то, он не сдался.
А Добрыня мёртвый на полатях
лежит бездыханный. И тратит
бог на небе свои силы:
в Сивку вдул видение, как милый
хозяин её умирает.
Фыркнула кобыла: «Чёрт те знает
что творится на белом свете!» —
с разбегу рушит дом, берёт за плечи
Добрыню да на спину свою поднимает,
и бегом из леса! Чёрт те знает
что в нашей сказке происходит.
Старичок на дорогу выходит
да тормозит кобылу:
– Чего развалился, милый? —
и поит воеводу водицей. —
Чи живой?
А конь матерится,
обещает затоптать бабку Ёжку.
– Эх, Сивка-матрёшка,
не тебе тягаться с Ягою,
её Муромец скоро накроет!
А ты скачи на гору Сорочинску,
там в пещере Забава томится,
змей Горыныч её сторожит.
Тут Никитич приказал долго жить:
оклемался, очухался, встал,
поклонился дедушке и поскакал
на эту страшную гору.
– Так ты, казак,
в бабку влюблённый? —
ехидничает кобыла.
– Да ладно тебе, забыли, —
отбрёхивается богатырь, —
дома поговорим.
А гора Сорочинская далёко!
Намяла кобыла боки,
пока до неё доскакала,
а как доскакала, так встала.
Вход в пещеру скалой привален
да замком стопудовым заварен.
Нет, не проникнуть внутрь!
Оставалось лишь лечь и уснуть,
да ворочаясь, думать в дремоте:
«К царю ехать, звать на подмогу
дружину хоробрую,
или кликать киевских добрых
богатырей могучих?»
Бог выглянул из-за тучи:
– Зови-ка, дружок, спасителя,
от смертушки избавителя,
старичка-лесовичка,
тот поможет. Есть чека
на вашу гору!
«Ам сорри!» —
хотел сказать богатырь,
да слова иноземны забыл,
а посему закричал:
– Старика бы и я позвал,
да как же его призовёшь,
где лесничего найдёшь?
– В лесу его и ищи,
в болото Чёртово скачи!
Поскакал богатырь в болото,
хоть и было ему неохота.
Доскакал, там тина и кочки,
да водяного дочки
русалки воду колготят,
на дно спустить его хотят.
Но Добрыня Никитич не промах,
он в омут
с головой не полезет,
лесника зовёт.
– Бредит! —
русалки
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 6
