– Но сегодня всякое может статься, – загадочно пробормотал Джефф, однако, когда Гейли переспросила, он отрицательно покачал головой.
– Ты что, увлекся Таро? – поддела она.
– Нет, кофейной гущей! – нашелся Джефф. – А теперь ступай-ка поживее. На улице не жарко. Да и Бубс меня, наверное, заждалась!
– Значит, все-таки Бубс?
– Какая разница, с кем целоваться.
Гейли со смехом выбралась из машины. В воздухе кружились мягкие снежинки. Она поплотнее закуталась в пальто, держа воротник под самым подбородком, и помахала «мазератти», мягко поплывшему в сгущающиеся сумерки. Даже когда задние фонари исчезли вдали, Гейли продолжала стоять у обочины дороги. Начиналась чудная ночь. Снег лежал не мокрый, а свежий и чистый. Прохладный воздух, казалось, был накрахмален морозом.
Гейли поежилась и заспешила к дому, на ходу помахав рукой подъехавшим соседям. Она жила в самой середине Моньюмент-авеню, в домике с долгой историей и прелестным видом на маленький сквер с несколькими скульптурами. Въехав в дом по приезде в Ричмонд, Гейли до сих пор обставляла его. Тогда здесь было совершенно пусто. Теперь же она могла похвастать двумя чудесными персидскими коврами на полу в столовой и в гостиной, а также гарнитуром для спальни, в который входили кровать с пологом из настоящего китайского шелка, два высоких викторианских диванчика и трюмо. На стенах у нее было два полотна Дали, одна картина Раушенберга и несколько морских пейзажей подающего надежды молодого художника Ральфа Филберга. Купить Раушенберга как хорошее вложение капитала ее уговорил Джеффри. Дали ей самой очень нравился. Но морские пейзажи – это была ее слабость. Никогда Гейли не нуждалась в советчиках, она видела, что талантливо. Случайно встретившись с Филбергом на этюдах, Гейли страшно обрадовалась, тогда как угрюмый молодой человек с узенькой бородкой и огромным мольбертом через плечо едва кивнул в ответ. Но он несколько смягчился, когда Гейли похвалила его работы, а поверив, что она по-настоящему готова помочь ему, Ральф растрогался и с того момента готов был для нее на что угодно. Джефф предоставил ему галерею где-то больше года назад, а Ральф тогда подарил Гейли несколько своих картин.
Созерцание пейзажей Ральфа неизменно улучшало ее настроение. Вдоволь налюбовавшись ими, она облегченно вздохнула, скинула туфли и пошла по гладкому паркету, ощущая сквозь тонкие колготки его прохладу. Дойдя до дивана, Гейли уселась поудобнее и взялась за почту. Кроме бесплатной рекламы и нескольких счетов, здесь было письмо от Салли Джонсон. Сердце у Гейли забилось быстрее, и она торопливо разорвала конверт. В короткой записке не было ничего особенного. У Салли все по-прежнему, в семье – тишина и покой. Она сообщала, что до нее дошли известия о предстоящей выставке Брента Мак-Келли в «Сейбл гэлери», и по этому поводу выражала свою радость за них с Джеффом.
Гейли опустила письмо и прикрыла глаза. Она еще помнила Тейна. Слишком отчетливо помнила. Высокого, юного, нахального, волнующего и упоенно самоуверенного. Почти два года они жили вместе, она была страстно влюблена в него и бесконечно счастлива… Каждый раз, когда он возвращался домой, они подолгу целовались прямо в холле. И обедали на полу гостиной, при свечах. Оба были необузданны и молоды, порывисты и иногда ревнивы, но искренне наслаждались, казалось, безграничным общим счастьем… поначалу.
Но потом Тейн запил и вдобавок пристрастился к наркотикам. Когда он не мог писать, он доставал бутылку, а если дальше шло не так, ему срочно требовалась доза кокаина. Гейли всякий раз предупреждала, что он перебирает, что это опасно для него и для них… Джеффри тоже пытался вмешаться, но ничто не помогало. В отчаянии Гейли решилась вызвать в Ричмонд родителей Тейна и его сестру-близняшку. Но на него уже невозможно было повлиять. Узнав о замысле Гейли, он озверел и швырнул ее так, что она пролетела через всю гостиную. Тейн перестал быть человеком, и для нее это означало конец всему. Она ушла. А через месяц в стельку пьяный Тейн передозировал наркотик. На похоронах Гейли не смела поднять глаз от охватившего ее чувства вины. Салли пыталась утешить ее, говоря о бесполезности попыток изменить Тейна, а мать Тейна с надеждой в голосе спросила, не беременна ли Гейли. Лишь огромным усилием воли она заставила себя в последний раз взглянуть в лицо покойного и, наверное, тогда поняла, что не хочет больше любви. Во всяком случае, такой всепоглощающей. Особенно ни в коем случае – художника. Вместе с Тейном в ней умерло слишком многое, а сейчас ей нравилась независимость и вообще вся ее нынешняя жизнь как она есть.
– Да, в конце концов я привыкла, – сказала она, задумчиво сведя брови. Ей вспомнилась картина с влюбленными и чувства, вновь пробужденные этим произведением. По лицу Гейли пробежала легкая улыбка. Так ли сильно любила она Тейна? Так ли глубоко и нежно, как те, на полотне Мак-Келли? Способен ли был Тейн на такие же чувства?
– Полно, может, никто на белом свете вообще не умеет так любить, – тихонько пробормотала она.
Но инстинктивно Гейли чувствовала, что обманывает себя. Несомненно, она верила: есть избранные, которым дано испытать подобную страсть.
Зазвонил телефон. Прежде чем поднять трубку, она твердо решила обязательно ответить на письмо Салли.
– Гейли! Хорошо, что ты дома. – Это была Тина.
– С днем рождения, дорогая.
– Спасибо. Ты готова?
– Готова? Да я только что вошла. Я думала, мы поедем не раньше восьми.
– Нет! У нас заказан столик в новом клубе возле отеля «Шератон». Лиз не звонила?
– Пока нет.
– Одевайся поскорее! Она заедет за мной минут через двадцать, а через полчаса мы – у тебя. И пожалуйста, оденься поприличнее, ладно? Все эти пиджаки и галстуки оставь, пожалуйста, мужикам, а мы сегодня – леди. Договорились?
– Но у меня нет ничего…
– У тебя тряпок больше, чем в магазине. Это мой день рождения!
Гейли собиралась предупредить, что за полчаса не управится, но гудки в трубке подвели итог разговору. С недовольным ворчанием Гейли побежала в спальню, распахнула шкаф и принялась торопливо перебирать наряды, пока не наткнулась на черное шелковое платье с глубоким вырезом на спине. Гейли отодвинула соседние вешалки, достала его и, глядя в зеркало, приложила к себе. Можно зачесать волосы набок и заколоть их гребнем, надеть вместо пояса золотую цепь и новые черные туфли на шпильках – получится шикарный туалет.
Для экономии времени следовало бы ограничиться душем, но Гейли вспомнила о долгом и тяжелом рабочем дне и решила побаловать себя небольшим удовольствием. Она наполнила ванну, добавила ароматной пены, налила бокал вина и погрузилась в воду. Вода была приятно теплой, пена – душистой. Гейли прикрыла веки и откинула голову. Потом она снова открыла глаза и, оглядевшись вокруг, решила, что ей определенно нравится ванная. Гейли сама придумала сиреневую гамму. Полотенца она украсила собственной монограммой, а на окно повесила тонкие тюлевые занавески и более темные бархатные гардины. Однажды Тина сказала, что это напоминает ей дамскую комнату в дорогом публичном доме. Гейли не понравилось сравнение, но свою роскошную ванную она по-прежнему очень любила. На мраморной крышке комода стояли маленькие статуэтки троллей, а высоко над латунными кольцами для полотенец расположилась копия ангела работы Лядро. Гейли пожала плечами. Она не обладала талантом в рисовании или в живописи, но в душе все-таки была художницей и потому ценила прекрасные вещи. И дело не в том, что она непременно хотела обладать ими. Ведь когда они только что познакомились с Тейном, им хватало пары матрасов, расстеленных прямо на полу, хлеба с сыром да дешевого вина на обед.
