Он не был похож на отца, жаждавшего посмотреть на свое дитя. Скорее это был хозяин, возмущенный вторжением в дом незваных гостей.
— Кто вы, черт побери?! — на безукоризненном английском спросил Поль. В его бархатном голосе едва слышался французский акцент.
Ошеломленная Улла молча смотрела на него. Когда он оказался рядом, стало видно, что кожа у него оливковая, загорелая, фигура стройная, с классическими пропорциями: широкие плечи, мускулистая грудь, тонкая талия и узкие бедра.
А лицо? У него было лицо демона. Лицо, от которого у каждого захватило бы дух. Мрачное лицо, от выражения которого в жилах стыла кровь.
Улла с замиранием сердца увидела, что глаза у него пронзительно голубые, составляющие странный контраст с черными ресницами и смуглой кожей. А губы… У нее пересохло во рту.
Описание Юлии оказалось слишком слабым. Перед Уллой предстал образец мужской красоты, бог среди смертных. При виде такой красоты другие мужчины начинают скрежетать зубами, а женщины падают в обморок. Короче говоря, Улла еще никогда не видела такого ослепительного красавца.
— Что за вопрос? — хрипло ответила она. — Вы прекрасно знаете, кто я такая. Юлия писала вам.
Но Улла уже понимала, что это бессмысленно, и догадывалась почему. Потому что ее кузина ничего подобного не сделала. Иными словами, поступила так, как поступала всегда, когда попадала в неловкую ситуацию: лгала, а потом убегала и пряталась. Это была ее давняя привычка, и глупо было ожидать от Юлии чего-то другого.
— Я знаю только одно, — ледяным тоном ответил Поль Вальдонне. — Вы не моя бывшая жена. Разве что она сделала пластическую операцию. А что касается писем, то, если не считать краткого сообщения о рождении дочери и столь же краткого извещения о том, что она прибудет сегодня, я не получал от нее ничего.
Улла, все еще ошеломленная его внешностью и чувствовавшая себя набитой дурой, пробормотала:
— Она никогда не любила писать письма…
Губы Поля насмешливо скривились. Осуждать его не приходилось: объяснение было весьма неуклюжее и не заслуживало ничего, кроме презрения.
— У нее есть кое-какие достоинства… Однако вы не ответили на мой вопрос. Кто вы?
— Ее двоюродная сестра, Улла Эстрем. — Она поставила на пол детское сиденье, сунула тяжелый пакет с пеленками под мышку и протянула руку. Когда ее не приняли, Улла смутилась и начала сбивчиво объяснять: — Я — тетя Хельги. Точнее, ну… не совсем. Юлия приходится мне кузиной, но мы с ней как родные сестры. Даже как близнецы. Понимаете, наши отцы были братьями, и мы родились в один день. Поэтому вполне естественно, что я стала ее дочери тетей…
— Мадемуазель Эстрем, вы всегда так мямлите, когда нужно ответить на простой вопрос? — требовательно спросил Поль, не сводя с нее глаз. — Или только когда нервничаете?
— Я не нервничаю, — ответила она, проглотив слюну и проведя кончиком языка по пересохшим губам.
— А следовало бы. После вашего приезда не прошло и минуты, а вы уже поняли, что кузина обманула ваше доверие. Только полный идиот может считать, что она способна перестать преподносить людям неприятные сюрпризы.
Их брак с Юлией был коротким, но это не помешало Полю хорошо ее узнать, мрачно подумала Улла. Понятно, почему она больше не может смотреть ему в глаза.
— Я могу иметь дело со всем, от чего Юлия отказывается.
— И я тоже, — ответил он. — Позвольте кое-что напомнить вам, мадемуазель Эстрем. На случай, если у вас есть желание участвовать в интригах, на которые Юлия такая мастерица. Я уверен, что она жаловалась на меня. Говорила, что я плохой муж. Но она и представления не имеет о том, каким грозным врагом я могу быть, если захочу. — Он подошел ближе и потянулся к детской коляске. — А теперь, когда мы все расставили по местам, я хотел бы познакомиться с дочерью.
Повинуясь инстинкту, Улла опередила его и оттащила сиденье в сторону.
— Она спит.
— Вижу. Но, поскольку я не ожидаю, что она захочет вступить со мной в светскую беседу, это не имеет значения. Пожалуйста, дайте ее мне!
— Здесь? — Улла обвела взглядом огромный вестибюль. С архитектурной точки зрения он выглядел величественным, но в качестве места трогательной встречи отца с дочерью оставлял желать лучшего. — Разве вы не приготовили детскую?
— В вашем распоряжении апартаменты, мадемуазель, — явно развлекаясь, ответил Поль. — Оборудованные по последнему слову техники. И не смотрите на меня так подозрительно. Я хотел подержать девочку, а не отдать ее на съедение волкам.
Улла перевела взгляд с лица Поля на его руки. Руки были сильные, но…
— Вы когда-нибудь держали ребенка? Знаете, это не то же самое, что держать сверток. Нужно поддерживать головку.
— Слышал.
— И держать крепко. Младенцы испытывают врожденный страх перед падением.
— Я не собираюсь ни ронять ее, ни отбирать у вас силой. Однако быстро теряю терпение. Мадемуазель, говорю в последний раз. Дайте ее мне.
Улла неохотно подчинилась. Поль взял сиденье и одним плавным движением поднял его до уровня груди.
— Ну вот, — тихо сказал он, не сводя глаз с маленького личика. — Значит, это и есть ребенок, которого я произвел на свет? Она маленькая.
Маленькая? Она красавица! Совершенство от голой макушки до крошечных пяточек! Если он может назвать ее маленькой, то ничего лучшего не заслуживает, о чем Улла с удовольствием сказала бы, если бы не боялась. Это явно не пошло бы ей на пользу.
— Как большинство младенцев, месье Вальдонне, — собрав все силы, ответила она.
— Догадываюсь. — Продолжая держать сиденье на уровне груди с такой легкостью, словно это была буханка хлеба, он медленно миновал вестибюль и вошел в левую дверь.
Улла пошла за ним и очутилась в приемной, обставленной с такой роскошью, что она внутренне ахнула. Улла достаточно часто бывала в музеях и могла по достоинству оценить высокий потолок, панели на стенах, выцветшие от времени ковры и обтянутые шелком диваны. Но эффект создавался не столько возрастом этих вещей, сколько сочетанием цвета и текстурой ткани.
— В чем проблема, мадемуазель Эстрем? — Поль остановился у камина и поднял брови. — По-вашему, это не тот дом, где ребенок может резвиться, не боясь разбить что-нибудь драгоценное?
Улла инстинктивно одернула свой дорожный костюм. На лацкане жакета красовалось пятно (во время полета Хельга срыгнула), а длинная юбка была измята.
— Вообще-то я подумала, что в такой комнате следует носить атласное вечернее платье со шлейфом, бриллианты и жемчуга.
— Такая возможность вам представится, — загадочно ответил он, — но сегодня достаточно и того, что на вас. Как вы, должно быть, заметили, я тоже одет не так, словно собрался в оперу.
Конечно, она заметила! Какая женщина в здравом уме и твердой памяти не заметила бы этого, столкнувшись со столь роскошным мужчиной? Голубые джинсы плотно облегали его длинные ноги. Наполовину расстегнутая рубашка обтягивала широкую грудь, обнажая бронзовую кожу, поросшую курчавыми темными волосами.
