к выработке некоего религиозного синкретизма, то взрывалась религиозными войнами. Как верно заметил Геродот, противостояние Европы и Азии впервые четко проявилось в Греко-персидских войнах (490–469 до н. э.). Вся Внутренняя Азия, от Босфора до Инда, объединилась в составе Персидской империи Ахеменидов. В свою очередь, эллинизм, прообраз и виртуальность всей европейской культуры, начал осознавать себя. В походе на Грецию Ксеркс тянул за собой все народы Древнего Востока: от египтян и лидийцев до индийцев и саков. И весь этот Восток греки наголову разгромили на историческом поле сражения при Платеях (479 до н. э.). Каллиев мир, который завершил Греко-персидские войны (449 до н. э.), освободил от персидского владычества греческие города на анатолийском побережье, от Босфора до Карии. Благодаря опыту, который дал грекам поход Десяти тысяч[5] (401–400 до н. э.), царь Спарты Агесилай даже предпринял попытку завоевания Западной Анатолии (396–394 до н. э.), но эта попытка, предвосхитившая поход Александра Македонского, завершилась неудачей из-за новых братоубийственных войн между эллинами. Следствием этих раздоров стало то, что вскоре эллинизм заметно отступил, поскольку по Антаклидову миру ему пришлось снова уступить Персии всю азиатскую Грецию (387–386 до н. э.).
Антаклидов мирный договор воспринимался эллинской цивилизацией как сильное унижение. Исократ[6], энергично осуждавший его, не переставал с тех пор искать вождя, способного объединить эллинов, во-первых, для того, чтобы смыть этот позор, во-вторых, повторить попытку Агесилая и завоевать западную часть Малой Азии до линии Киликия — Синоп. Такую программу он предложил царю Македонии Филиппу, в котором видел будущего главнокомандующего греческих сил, выступивших против персидского великого царя.
Программа его была не просто выполнена, но и многократно перевыполнена. Весной 337 г. до н. э. на Коринфском конгрессе Эллинский союз назначил Филиппа военным вождем похода на персов. Но вскоре Филипп был убит, и успешно осуществить это грандиозное предприятие суждено было его сыну Александру.
Александр — уполномоченный Эллинского союза
Дело Александра имело две стороны. Когда он, наследник планов своего отца и программы Исократа, выступил войной против Персидской империи, его поход имел тот же характер, что и предпринятый за шестьдесят лет до него Агесилаем. Как ранее Агесилай, он, лидер эллинизма, отправился в Азию, осуществляя возмездие за вторжение Дария и Ксеркса. Когда победа в битве при Гранике (июнь 334 г. до н. э.) отдала в его руки Малую Азию, он повел себя там в точности так же, как его предшественник Агесилай. Александр избавил от варварского ига греческие полисы побережья и возвратил свободу ионийцам, изгнав из этого региона мелких тиранов, поставленных персами. В этот момент он полностью был в роли защитника эллинизма. Смывал позор Антаклидова мира, дополнял победы при Марафоне и Саламине. Во время перехода через Малую Азию, от Сард до Гордиона и от Гордиона до Иссоса, его точка зрения нисколько не поменялась. Впрочем, центральная часть Анатолийского плато его, похоже, не слишком интересовала. Если по пути он овладел Фригией, то полностью пренебрег целыми провинциями: Пафлагонией, Каппадокией, Понтом, Арменией, которые хоть и входили в ахеменидскую державу, но попали под македонское владычество (да и то весьма эфемерное) лишь при его преемниках. Со своей стороны персы, после своего поражения при Гранике, постарались ограничить размеры катастрофы. Они в целом довольно легко уступили эллинизму полуостров Малая Азия, который представляет собой нечто вроде маленького континента, четко отделенного от Ирана и ориентированного на Эгеиду.
Напротив, победа, одержанная Александром при Иссосе, у киликийских границ (12 ноября 333 г. до н. э.), направила его на по-настоящему новый путь. С этого момента его поход стал чем-то большим, нежели просто общегреческая кампания-реванш. Перед ним возникли новые проблемы. Приходилось адаптироваться к местным политическим условиям.
Прежде чем начать массированную атаку великолепного и компактного иранского мира, он свернул в Сирию. Для реализации программы панэллинизма в первую очередь следовало дать Элладе все восточное побережье Средиземного моря, то есть европейский фасад Азии. Значит, Александр сразу понял важность Сирии, открытых ворот эллинизма внутрь азиатского континента. Однако он не достиг успеха на этом направлении и оставил это своим наследникам. Сначала Антигон, а затем Селевк, основав Антигонию-Антиохию, показали интерес внешней Греции к колонизации бассейна Оронта. Внимание Александра в Сирии было занято более срочной задачей: взятием Тира. И показательно, что лавина греческого возмездия на целый год приостановила свое движение через Азию ради единственной цели: захватить финикийский город.
В морском деле или в торговле финикийцы были вечными соперниками греков. С самого начала своей истории Греция всюду встречала их на своем пути: на Кипре, на Сицилии, на Саламине, на побережье Малой Азии. Ненависть к самому имени пунийцев и к их талассократии[7] восходит к первым векам греческого мореплавания. Так что разрушение Тира Александром (август 332 г. до н. э.) соответствовало традиционной программе и жизненным интересам эллинизма. Это разрушение было непременным условием экспансии внешней Греции и основания Александрии. После падения Тира Восточное Средиземноморье стало реально принадлежать грекам.
После захвата Тира Александр двинулся на Египет. Египет всегда был для персов владением скорее номинальным, нежели реальным. На протяжении шестидесяти лет, с 405 по 342 г. до н. э., он оставался независимым от великого царя и лишился своих последних фараонов всего за каких-то десять лет до прихода в Мемфис Александра. Тот сразу же понял, что Египет с его тысячелетними традициями и особым духом является совершенно отдельным миром, с которым нельзя обходиться так же, как с остальным Востоком. Выступив в борьбе с персидскими захватчиками и святотатцами продолжателем дела Псамметихов и Нектанебов[8] (его даже объявят сыном Нектанеба II), он выставил себя наследником фараонов и в оазисе Аммона был посвящен в тайные знания этого великого фиванского бога. Так Александр, царь Двух Египтов, возобновил историю фараонов, которую Артаксеркс III полагал законченной навсегда[9]. Но, собирая наследство Тутмосов и Рамзесов, он отнюдь не забывал о распространении в мире эллинизма, и основание в уникальном с точки зрения коммерческой выгоды месте Александрии, с самого возникновения своего призванной стать столицей внешней Греции, полностью отвечало этой глубокой мысли. Пока Александр, с одной стороны, утверждал историческую особенность долины Нила и египетской цивилизации, а с другой — стремился привить там эллинизм, за ним наблюдал один из его полководцев, самый мудрый и самый хладнокровный, Птолемей Лаг, которому суждено будет в свое время исполнить этот замысел. Александр стал на Ниле первым наследником фараонов и греческих василевсов, продолжателями его станут Лагиды[10]. Добавим, что обожествление македонского завоевателя будет иметь решающее влияние не только на титулатуру многих эллинистических царей и даже римских цезарей, но также на словарный состав и теологическую
