двум довольным великанам, успевшим слопать магическую тварь:
— По коням, братцы! Нам с вами еще наверстывать потерянное время. Диксо ждать не любят, точнее, не умеют этого делать…
Вскоре на лесной поляне никого не осталось. Лишь слегка примятая трава и легкий астральный след чужеродной волшбы свидетельствовали о визите в это место престранной компании разумных существ.
Глава 1
Сегодня, скуки ради, я наконец решил воспользоваться рекомендацией одного своего приятеля Николя Новикова посетить модный салон графини Луговской. Товарищ сообщил, что, благодаря его заботам, мое имя уже в списках «persona grata». Так что могу запросто там появляться после шести вечера по средам и пятницам. Заботлив Коленька, хоть и немного навязчив, но это от искреннего желания помочь. Мы с ним познакомились, восемь лет назад на альпинистской базе «Безенги» в процессе подготовки к восхождению на пик Пушкина. Оба москвичи, ровесники, не женаты, любим психоделический Pink Floyd, задорный американский кантри-рок, и, как ни странно, песни Елены Ваенги. Уважаем Вин Дизеля. Не любим Шварценеггера и Сталлоне. Но самое главное, оба мы выходцы из старинных дворянских родов. Николай реально голубых кровей. Я лишь по документам, но об этом молчок.
Чертовщина какая-то, но в самом центре Москвы начал чудить бортовой навигатор моего майбаха… Нет, не так — Mercedes-Benz Maybach S 580 4MATIC, ибо называть просто «майбахом» это чудо современной техники стоимостью с многочисленными дополнительными наворотами около миллиона американских долларов язык не поворачивается.
Человек я не бедный, поскольку обладаю выдающимся талантом карточного игрока. Мне не требуется крапить колоду, чтобы запомнить какая под какой рубашкой карта, достаточно одной лишь раздачи, а дальше, собственно, и начинается честный отъем денег у богатеньких лохов, возомнивших себя гроссмейстерами покера, преферанса, буры, да хотя бы очко и подкидного дурака. В этом мне здорово помогает до совершенства развитая мелкая моторика рук — передернуть карту на глазах десятков пар следящих за раздачей глаз для меня не составляет никакого труда.
Пардон, увлекся саморекламой. Разрешите представиться, для широкой общественности Илья Борисович Муравьев-Глинский, потомок древнего боярского рода Глинских и не менее именитого дворянского — Муравьевых. У меня в качестве доказательства, разумеется, солидные документы имеются. На самом же деле, я Илья Борисович Мурашкин, одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения. В свои тридцать восемь женат не был, к уголовной ответственности не привлекался, детей не имею, хотя их существование не исключено, но мне об этом, слава Богу, неизвестно. Родителей своих не знаю, ибо с момента своего рождения оказался в детдоме районного городка Чернореченска, затерянного на просторах бескрайней Сибири, точнее, в юго-западной её части. Короче, подкидыш я. Имя и отчество мне достались от нашего истопника древнего деда, облаченного по любой погоде и в любое время года в овчинную душегрейку и валенки с калошами. А вот с фамилией мне подкузьмила одна из медицинских сестричек. Распеленав основательно обгаженное тельце, эта мымра громко воскликнула: — Девочки, да он весь в мурашках! — Таким образом, я и получил столь неблагозвучное погоняло.
Жизнь моя в детские годы была богатой на разного рода неожиданные события, чаще неприятного характера. Если без лишних подробностей, мне часто приходилось отстаивать свое право на более или менее достойное существование кулаками, зубами и разного рода предметами, удачно подвернувшимися под руку. Осознав себя как личность и столкнувшись с сермяжной правдой жизни, я быстро усвоил, что в этом мире ты либо хищник, либо жертва, на худой конец, домашнее животное в теплом уютном стойле, которое кто-нибудь регулярно доит. Ни жертвой, ни бессловесной скотиной я становиться не собирался, но и роль стайного хищника меня также не прельщала. Решил стать волком-одиночкой, чтобы я никого не трогал, и меня никто не беспокоил. Для этого мне приходилось проявлять чудеса отваги и равнодушие к боли своей и чужой в кровавых разборках с ровесниками и более старшими воспитанниками приюта. Меня били толпой, терпел, потом непременно подлавливал обидчиков по одиночке, избивал жестоко, но меру знал, не калечил. Меня пытались включить в чью-нибудь команду, что называется, кнутом или пряником, но я всегда держался наособицу, друзей не заводил, ни к кому первым не приставал, но если обижали, жестокая кара с моей стороны была неотвратимой. В какой-то момент меня посчитали отмороженным психом и перестали обращать на меня внимание.
Благодаря пытливому уму и отменной памяти, учеба давалась мне легко.
Как ни странно, но родственную душу в детдоме я все-таки нашел. Ею оказался мой полный тезка, по совместительству крестный отец Илья Борисович Ананьев. Наш истопник, несмотря на глубокую старость и общую потрепанность организма, обладал ясным умом и твердой памятью. Еще до Великой Отечественной он угодил по малолетке в ИТК за воровство. А куда деваться, коль жрать хочется, а купить не на что? Вот и умыкнул с прилавка буханку ситного, да тут же и попал в лапы бдительного милиционера. Мальчишкой он отличался особой сметливостью и природной склонностью к карточным играм. Юное дарование было взято под опеку одним из «козырных», и через пару лет на волю вышел вполне готовый катала.
В шулера были взлеты и падения. Заработанные во время сочинских и ростовских вояжей чемоданы бабла быстро оседали в карманах ушлых дам и предприимчивых держателей воровских малин. Бывало, вновь возвращался в «места не столь отдаленные», впрочем, при своей воровской квалификации Илья Борисович там был вполне уважаем и принят в круг избранных. Подтверждением тому бубновый туз, на безымянном пальце правой руки, помимо куполов на груди, профилей Ленина и Сталина и еще множества других специфических художеств.
В какой-то момент, будучи уже в преклонных годах, будущий истопник решил завершить воровскую карьеру. Случается даже у заслуженных воров такая блажь. Оно хоть на зоне и не утомительно, но все-таки муторно, «ажно дышать чижало». Будучи проездом в Черноречинске, Илья Борисович познакомился с одной бойкой бабенкой, работавшей кассиршей в привокзальном буфете. Сошлись, и вот уже как лет пятнадцать живут едва ли не душа в душу. Любимой песней с тех пор для бывшего вора стала «Баллада о двенадцати разбойниках» на слова Некрасова. Приняв на грудь четвертинку «Столичной», он частенько исполнял неожиданным для его субтильного сложения басом: «…Но у разбойника лютого совесть Господь пробудил…». Хорошо пел, громко и с душой. Заслушаешься. Еще одной любимой присказкой у него было: «Вот если бы вождь мировой революции был Ананьевым, тогда вместо „ленинизьма“ был бы „онанизьм“ и всегда задорно ржал после столь незамысловатой шуточки. Прям Петросян доморощенный. Вообще-то Илья Борисович разговаривал грамотно, лишь время
