привело его к решению не трусливо бегать от осы, а разумно преодолеть выставленный ею кордон или если придётся, даже сразиться. В конце концов он ведь человек. Царь природы. Какую-то осу он точно превозможет. Умом или силой. А то и тем и другим вместе взятыми.
Одежду из стоявшего в спальне шкафа Орбейз использовал как жалонепробиваемую броню. Помимо уже имевшихся на нём, одел вторые штаны и носки, две рубашки, свитер, куртку и шапку на предварительно обмотанную рубашкой голову и лицо, так плотно, что только для глаз оставил узкие щели, чтоб хоть немного видеть куда идти и что в той или иной ситуации делать.
Он осторожно, словно это могло привести к взрыву, приоткрыл дверь спальни, оглядел прихожую и вышел за порог своего убежища. Двигался Орбейз крадучись лилипутскими шажками, не забывая при этом постоянно прислушиваться не раздастся ли снова жужжание и осматриваться в поисках осы, чтобы во время среагировать на её появление. Он ещё в спальне решил, что если оса будет сидеть где-нибудь вроде стены, то он придавит её скомканной для этого загодя футболкой, так, чтоб она не могла её прокусить. А если невероятные совпадения, когда оса летала туда-сюда прямо-таки на его перехват, наконец закончились и она окажется в зале, то он просто закроет зальную дверь, осуществив наконец то, что не состоялось раньше. Можно ещё добраться до спасительных средств связи или вовсе покинув жилище, пожить несколько дней у друзей или родственников, пока оса здесь точно не окочурится, или от них всё-таки вызвать дезинсекторов, чтобы не злоупотреблять ничьим гостеприимством. Вариантов хватало.
И пока всё шло наилучшим образом. Вредное насекомое ни жужжало нигде, с шуршанием не копошилось, ни попадалось на глаза. Оса, конечно, могла затаиться в какой-нибудь щелке или чём-то подобном. В квартире мест таких более чем достаточно. И всё же то, что она никак себя не проявляла внушило парню практически абсолютную уверенность в том, что на этот раз волнующая его проблема разрешиться окончательным успехом.
При очередном шажочке что-то слегка вдавилось в подошву левого кеда и хрустнуло под тяжестью человеческого тела. С искоркой радости Орбейз подумал, что это оса. Почему бы и нет? Сидела она незаметно на полу и подвернулась, так сказать, под горячую ногу. Удача? Да, джекпот всегда выигрывают неожиданно для себя. Вот так раз – и проблемы нет.
Чтоб уж наверняка покончить с опасным для него насекомым, Орбейз, не отрывая от пола ноги, размазал осу вращением стопы то в одну, то в другую сторону. Затем он осторожно приподнял ногу и разочаровался, увидев под ней мелкую россыпь крошек от, видимо, оброненного когда-то и с тех пор засохшего кусочка хлеба величиной с ноготь мизинца.
«Ну ничего,– думал Орбейз, продолжая красться вперёд и высматривая своего прямо-таки кровного врага.– Я всё равно умнее тебя. Я всё равно одолею тебя силой или перехитрю. Ну где же ты прячешься? Ау! Выходи. Сразись как мужик с мужиком. Боишься? Бойся! Трясись, как эпилептичка. От меня не уйдёшь».
Всё произошло неожиданно. В правую смотровую щель рубашки, обмотанной по всей голове, включая лицо, ринулся силуэт размером с фалангу пальца взрослого человека. Орбейз мгновенно понял что это и практически инстинктивно хлопнул рукой в область глаза, чтобы раздавить эту живую опасность. Однако боль, словно от укола иглой, пронзила надбровную дугу на долю секунды раньше.
«Это адреналин. Это слишком большой всплеск адреналина»,– объяснял он себе причину резко навалившейся на него недомогания. Всё, что он сейчас видел выглядело намного светлее, чем было в действительности. Стены, шкафчики, двери, пол и потолок – всё в квартире казалось залитым ярким светом прожектора. Это явный признак излишне расширенных зрачков. А в дневное время расширить их до такого придела могла только сильная доза выработанного организмом адреналина. Да и не мог осиный яд подействовать так быстро.
Подбадривая себя такими рассуждениями, Орбейз стащил с головы прикрывающую его рубашку и попытавшись сделать шаг, упал на колени от ощущения, что вокруг него, находящегося как бы на колыхаемой волнами доске всё кружится и расплывается, как не подсохшая акварель, на которую выплеснули стакан воды. Даже если это ещё не действие яда, всё равно нужно было вызывать помощь, яд ведь рано или поздно окажет своё негативное влияние. И Орбейз устремился к домашнему телефону, стоявшему у входной двери на обувном шкафчике. Сейчас этот телефон, в сравнении с мобильником в зале и ноутбуком на кухне находился ближе всего и по нём быстрее удалось бы дозвониться до службы спасения.
Впрочем, к телефону Орбейз устремлялся больше мысленно, чем физически. Физически он был скован нарастающей слабостью отчего, стоя на коленях и держась одной рукой за стену, а другой опираясь об пол, он лишь с невероятным усилием воли подобно улитке преодолевал сантиметр за сантиметром. Будто размытые водой яркие акварельные краски на всём, что он видел стали тускнеть, стремясь превратиться в непроницаемую темноту, то ли от того, что на глаза давила опускающаяся опухоль от ужаленного надбровья, то ли от того, что одним полунамёком лишало разума и приводило в настоящий животный ужас. В ушах глухо отдавались сбивчивые удары сердца, дыхание перехватывало, а по телу проносились предательские нити холода, вызывающие лихорадочный озноб.
Ещё несколько минут назад мысль о спасительных для него медицинских процедурах пугала его. Ведь это означало бы, что он не избежал ядовитого укуса. Теперь же, когда его действительно ужалили он с радостью соглашался хоть на горячий укол, от которого временно становиться очень плохо, хоть на уколы адреналина или капельницу. Да хоть тысяча уколов и сто тысяч капельниц, лишь бы это поставило его на ноги.
Борясь за жизнь, цепляясь за неё каждым нейроном и каждой клеточкой, с неистовостью фанатика, веря в то, что всё будет хорошо как и раньше, Орбейз добрался наконец до обувного шкафчика. Он занёс над телефонной трубкой руку, чтобы набрать-таки спасительный номер вызова медицинской помощи и грузно завалился спиной на пол, куда след за человеком звонко упал и задетый рукой телефон.
II
Тёмное, будто зал кинотеатра помещение, освещали лишь два компьютерных монитора, за которыми сидели операторы, между ними большой четыре на два с половиной метра демонстрационный экран, и на против пара настенных приглушённо горящих светильника. Перед демонстрационным экраном в мягких креслах вальяжно расположились трое мужчин в дорогих деловых костюмах. Один действительно чувствовал себя так же, как и сидел. Двое остальных в основном лишь старались казаться вальяжными, в то время как внимательный взгляд мог
