«Я заполучу тебя, Лукас Хильдебрандт, когда захочу. Неужели ты до сих пор в это не веришь?»
Он едва не повернулся, едва не опозорился на полсекунды, чтобы бросить быстрый взгляд за спину и убедиться, что фигура все еще стоит на своем месте, что она не соскочила с постамента и не смотрит ему через плечо. «Этот жуткий, сотрясающий холод, который проникает в каждую кость, когда лежишь на камне!»
И еще одна мысль, даже хуже.
«Что даст тебе эта победа здесь и сейчас, глупец? Уже скоро, Лус. Так или иначе».
И тут он услышал тихий треск ломающегося мела в руке.
Лукас смотрел не веря своим глазам, как мел рассыпался по земле – господи, как он мог это допустить? Только хоровое «а-а-ах!» всех ӧссеан, которые до этого наблюдали задержав дыхание, привело его в чувство. «Плохой знак! Так Аккӱтликс дает знать о своем недовольстве!» Все, включая священника, суеверные до ужаса, резко подняли руки и прижали пальцы к левому плечу.
«Прекрасно, вы еще перекреститесь», – кисло подумал Лукас. Он осознал, что судорожно сжимает в пальцах остатки влажного мела, крошечный кусочек, который ему и дальше придется отчаянно беречь. Мел нужен ему абсолютно весь, до последней крошки… конечно, если он вдруг не решит сдаться.
Он встряхнул головой. «Ну, нельзя же все испортить, – подумал он. – Морфий я забыл дома».
Ухмыльнувшись, Лукас очень осторожно добавил несколько линий. «Пусть хаос вернется туда, откуда вынужден был отступить, – в крепость, из которой его изгнали; и крик птиц пусть преобладает над словом», – всплыл в его памяти конец стиха. Это было похоже на притчу о смерти – точно так же, как о коммуникации, о Далекозерцании и о чем угодно. Когда у болтовни нет определенного смысла, ее можно привязать к чему угодно. Он вновь усмехнулся и продолжил писать. Нет, нельзя было утверждать, что он страшно боится смерти. И забыть ӧссенские знаки он не мог – только не он! В его памяти они были вырезаны острее, чем бриллиантом, выжжены, въелись в нее как песок, а теперь выходили раскаленной нитью.
«Успею ли я, пока не закончится мел?» Да, он мог взять другой, но тут же решил, что, раз уж должен стоять здесь с суеверной толпой за спиной, пусть будет так, как им угодно. Если ему удастся дописать тем мелом, который у него остался, он воспримет это как знак, что получится и все остальное. «Все, – убеждал он себя, – что я хочу успеть за время, которое у меня еще есть».
«Совет. Д-альфа. Фомальхиванин. Единственное, что меня еще волнует».
Мел раскрошился в его пальцах: когда он рисовал последнюю дугу, оставалась уже одна пыль, но тут еще была линия, еще была. Это можно было принять за нее. С долей доброй воли, конечно. С долей снисхождения. С прищуренными глазами, обоими и каждым по отдельности. Сам Лукас был готов прищурить глаза, и доброй воли у него было достаточно. Он символически стряхнул в каменную миску последнюю щепотку мела, оставшуюся у него под ногтями, и отступил на несколько шагов.
Нахмурившись, он разглядывал свой труд. Знаки были прекрасны – ровные, точные. «Боролся буквально до последнего… кусочка мела, – подумал он с невеселой усмешкой. – И именно таким будет последний день». Под пончо он тер заледеневшие пальцы. Рё Аккӱтликс, он справился! Бронированный священник наконец перестал сопеть ему в затылок.
Целую минуту стояла полная тишина, пока ӧссеанин не сказал наконец:
– Да. Можешь проходить.
* * *
Священник вел его вниз по неуютно узкому коридору. Лампы находились в полу, и в их рассеянном алом свете блестели стальные плитки на стенах. «Типичный древнекорабельный стиль, – думал Лукас. – Слишком по-ӧссенски, на мой взгляд». Колодец Далекозерцания, который ему открыл священник, не выглядел уютнее. Нержавеющая сталь преобладала и здесь, но в соответствии с традициями пол был из вытоптанной глины, что тоже уюта не добавляло. Лукас тут же почувствовал неизменный запах влажной древесины и грибов.
Ӧссеанин вошел первым и поднял стальные жалюзи, закрывающие экраны. Они были немного помяты, но священник похлопал их ладонями, и они стали выравниваться. Потом он наклонился к деревянной бочке. После активации передатчика волокна гифы пробуждались, а запах грибов усиливался. Лукас был предусмотрительным: сегодня он не обедал и превентивно выпил горсть активированного угля – но его все равно начинало тошнить. Его – хотя ему никогда не становилось плохо даже при взгляде на крутой склон плазменной трассы! Его, пьющего отвары из ӧссенских грибов с раннего детства! «Только вот грибы я совсем не люблю, – подумал он без воодушевления. – С тех пор, когда вернулся с Ӧссе. Хорошо, что делать это приходится не так часто».
Священник выпрямился.
– Именем храма создаю соединение, – объявил он. – Какое место будет нашей целью?
– Спасибо тебе, Видящий, но я не хочу злоупотреблять твоей любезностью. Буду рад, если ты оставишь меня в одиночестве на святой глине.
Ӧссеанин заморгал.
– Ты хочешь, чтобы я ушел?! – Он был весьма удивлен и тут же выразил это самым неприятным из возможных образом.
– Ты сомневаешься в весе моей клятвы? – произнес он оскорбленно. – Здесь так не принято, землянин! Мы стоим в тени имени Аккӱтликса. Вся информация здесь в полной безопасности!
– Я никогда бы не позволил себе сомневаться! – спешно убеждал его Лукас. – Я пришел как проситель – не как неверующий.
Оказаться под подозрением в неуважении к какому-либо аспекту их веры было смертельно опасно. Да и нельзя было сказать, что он не верил ӧссеанам. С одной стороны, он не сомневался, что они все равно будут слушать, так что не важно, останется ли кто-то из них в помещении; в то же время он был абсолютно уверен, что, даже если молчание священников не так безусловно, как они сами утверждают, они точно ничего не сообщат земным медиантам, – и это его устраивало. Проблема была в другом.
Он поискал в памяти подходящую цитату и собрал все свои запасы пафоса.
– Твое время принадлежит Богу, Видящий. «Берегите Аккӱтликсово» – говорится в священных книгах. Можешь ли ты винить меня в том, что я не хочу расточать избыточно ценнейшие ресурсы его храма?!
С горьким удовлетворением он наблюдал, как смягчается выражение желтых глаз инопланетянина – на ӧссеан всегда действует подобная риторика. Лукас вдохнул и добил его:
– Как я могу взять из благ его больше, чем мне положено, и желать, чтобы ты исполнил все вместо меня? По воле Аккӱтликса твои братья доверили мне инструмент Далекозерцания. У меня есть личный трансмицелиал.
Янтарные глаза наполнились удивлением. Теперь они упирались в Лукаса с совсем другим выражением и значительно дольше. «Ну, когда ему уже надоест?!» – спрашивал мысленно Лукас, пока в нем все сворачивалось от веяний ледяной пустоты. Наконец трёигрӱ оборвалось.
Лукасу показалось, что, кроме уважения, в глазах ӧссеанина промелькнула и вспышка подозрения. В голове священника явно роилось множество вопросов. Однако Лукас не ждал, что какой-либо из них прозвучит, и не ошибся. Если во всей Вселенной и можно на что-то полагаться, так это на ӧссенское чувство достоинства.
