думал, другая будет повеселее. Ничего подобного.
— «Любите ли вы театр, — начал он бодро, вздохнул, — так, как я его люблю…»
Пришла сотрудница. Была надежда — она заберет папу работать. Но они поговорили, и женщина ушла. Люди за окном ходили на свободе, смеялись, разговаривали… Здесь, в мышеловке для читателей, гудел Винт, скрипел под отцом стул. На все это глядели писатели. По-разному: Пушкин, в общем, не обращал внимания, Толстой смотрел поверх головы, а вот уж Некрасов никуда не отвлекался, впился в меня глазами. Я думал, привиделось, отклонился вправо, влево, сел пониже, привстал. Никак было не уйти от его сердитых глаз. Это мне не показалось. Попробуйте сделать опыт. Поставьте портрет Некрасова в угол и старайтесь, чтоб он вас не видел. Не получится.
Я взял да и закрыл глаза. Некрасов отстал, но в темноте стало казаться — моя голова растет вширь. Только казалось, я потрогал ее руками — нормальная моя голова. Я опять закрыл глаза. Винт читал, читал, потом вдруг начал орать. Никогда не думал, что у него такой противный голос.
Заговорил отец. Я проснулся. Оказывается, я уснул, а Винт громким голосом хотел меня разбудить.
— Спишь, что ли? — спросил меня отец.
Я даже говорить разучился, помотал головой, и все.
— А ты что кричишь?
— Да вот, — говорит Винт обычным голосом, — уж больно книга… это… забирает…
— Русский язык, как ты хотел?
Вышли мы из библиотеки, нас шатает. Ходят люди, объясняются кое-как, и никто их не ругает за просторечие.
— Знаешь, Кухня, — говорит Винт, — мне сейчас английский какой-нибудь — тьфу! Не зря говорят за границей, что наш язык самый трудный…
— Давай помолчим, — говорю, — а то из меня весь воздух вышел, честное слово…
Не дали нам помолчать. Привязался какой-то приезжий.
— Эй, пацанва, — кричит, — где тут у вас базар?.. Молчим.
— Вы что, по-русски не понимаете? — говорит дядька. — Я кого спрашиваю?
— Наша русски плохо. Ноу! — говорит Винт с английским акцентом.
Дяденька попался сердитый, хвать Винта за ухо.
— Школьник?! — кричит.
— Школьник, — затрепыхался Винт. — Школьники мы!
— Так что же ты свой родной язык коверкаешь?! Ты кому подражаешь, а?! Вот я сейчас милиционера позову, чтоб он тебя русскому обучил. Сопляк!
Куда податься бедному крестьянину, как говорится. Лучше б мы десять контрольных написали, лучше б сбежали на неделю с уроков, дневник потеряли, лучше б в класс живую лягушку притащили или дохлую мышь, подрались, выбили окно в школе. Только бы не русский! Ведь он на каждом шагу тебя преследует: в школе, дома, на улице — везде.
Вот, пожалуйста, прихожу домой. Бабушка с порога:
— Малый заявился! Где ж ты шастаешь, горе луковое? Живот, поди, к спине прилип.
Из комнаты выскочил отец, закричал:
— Мама, я же предупреждал! Это твое влияние. Из-за тебя он малограмотный!
— Чего ж я сказала?
— Нельзя говорить «малый», «шастаешь», «живот к спине»!
— А как?
— «Дорогой внук, ты уже пришел? Тебе время поесть».
— Ой, держите меня четверо! — сказала бабушка.
Отец хотел запретить «ой, держите»… Вместо этого грохнул дверью, зазвенела посуда в шкафу.
— Пора, знать, домой налаживаться, — всхлипнула бабушка. — И лают, и бьют, и плакать не дают…
— Не вздумай. Это не из-за тебя, из-за русского языка.
— Какой-нибудь указ вышел? — спросила бабушка.
— Может, и выйдет, — говорю я, — а то просторечие…
— Господи! — Бабушка испуганно посмотрела на дверь. Потом прошептала: — Не бойся креста, бойся перста.
— Как это понять? — спрашиваю. — «Не бойся креста»…
— Тихо, тихо! — Бабушка посмотрела на дверь. — Иди руки мой, чучело!
— Ну скажи, бабушка.
— Старинное это, некультурное…
— Ну?
— Гну! Значит, не бойся перекрестка, бойся колотушки. Крест — это перекресток.
— Точно говоришь?
— Да уж куда точнее, — пробормотала бабушка. — Перепутье и есть…
Я перед сном лежал и улыбался из-за «крестов». Лина Романовна хотела религиозную деревню Кресты переделать во что-нибудь более подходящее к сегодняшнему дню, а «кресты» — всего-навсего перекресток. Значит, та деревня называется просто Перекресток, а еще красивее — Перепутье. Мне представлялись хитрые граждане, придумавшие название для деревни Кресты. Вроде они нам тайный знак оттуда, из своего времени, передают, только запрятанный, чтоб мы догадались. Точно! Пусть, мол, эти, то есть мы, попробуют угадать, почему такое некультурное название. Нет, они не дураки были — те мужики, хоть и говорили на просторечии.
Нам в школу — от нашей улицы Кукуевки — идти минут десять. Мы всегда с Винтом ходим. Я по пути ему про Кресты рассказал. Он не обрадовался, не заинтересовался. Отмалчивается. Потом говорит, отворотя лицо в сторону:
— Зря мы вылезли с этой Кукуевкой.
— Не с этой, а с нашей Кукуевкой.
— Пусть так. Только я придумал ей красивое название, а русским заниматься больше не буду…
Вот этого я не люблю. Не люблю, если люди предают.
Я не пошел дальше, стою, и Винт стоит.
— Катись, — говорю, — там тебя Лина Романовна ждет не дождется.
— Ладно тебе, Кухня, — мычит он, — давай лучше тебе название придумаем и будем жить, как жили, без русского языка…
— Иди, иди, — советую, — там тебе приз дадут за лучшее название нашей улицы…
Я очень ждал урока Лины Романовны. Так мне хотелось про свое открытие выступить! Но Винта подняли первым.
— Каким названием порадует нас Елхов?
— Улица Радости, — сделал подарок народу мой близкий друг Винт.
— Тепло, — сказала Лина Романовна. — Улица Радости — это уже что-то…
Есть у нас Плохотнюк. Противный парень, я его не люблю. Такая скотина, всегда драться лезет. Он очень здоровый, и дружков у него полно. Но сейчас я на него нарадоваться не мог.
— Собачьей радости, — говорит он, — хе-хе…
Я тоже закатился, даже не так весело было, а из принципа. Все засмеялись тоже.
— Встань, Плохотнюк, — сказала Лина, — не зря твоя фамилия от слова «плохо». Выйди из класса, ученик Плохо.
Ученик Плохо вышел, она за меня принялась.
— Кухтин, — сказала она, — ты смеешься потому, что придумал хорошее название?
— Нет, — отвечаю я, — я смеюсь, что придумал название для деревни Кресты.
— Послушаем.
— Перекресток.
В классе засмеялись, учительница усмехнулась:
— Можно назвать эту улицу Стол или Стул с таким же успехом.
Класс закатился.
— Стол или Стул не подходят, — говорю. — Деревня Кресты названа не из-за кладбища, а из-за того, что Кресты означают перекресток. Так что никакого нового названия придумывать не надо.
— А как мы назовем жителя деревни Перекресток? Перекрестокчанин? Перекресточек?
— Можно назвать Перепутье.
— Откуда у тебя такие сведения?
— Бабушка сказала.
Не надо было про бабушку. Лине только и надо — клоуна из меня сделать. Весь класс, все смеются.
— Бабушка, как известно, говорит
