Не говори ты этому Снейге, что я тут.
Прежде, чем Габриэль успел что-то возразить, на каменной лестнице послышались шаги, а гном исчез за колонной.
- Добрый день, сосед, - нараспев, мерзенько, притворно улыбаясь, проговорил барон Снейге, входя в обеденную.
- Добрый, барон, - ответил Габриэль. – Что привело вас в наш замок?
Ничего не отвечая и не дожидаясь приглашения, Снейге прошел к креслу на котором совсем недавно сидел граф, читая книгу, и расположился на нем, вольготно закинув ноги на подоконник. Он взял оставленный графом томик в руки.
- По-ли-то-ло-ги-я, - по слогам прочитал барон. – Я надеюсь, ты не забиваешь этой чушью хорошенькую головку Цинтии?
Снейге с размаху кинул книжку себе за спину, та, ударившись корешком об пол, жалобно зашелестела страницами. Затем барон потянулся, разминая жилистое тело, провел рукой с толстыми, короткими, похожими на свиные шпикачки, украшенные множеством сверкающих перстней, пальцами по сальной шевелюре цвета полусгнившей осенней листвы и громко выдохнул.
- Так что привело… - начал Габриэль, едва сдерживая жгучую злость.
- Что привело, что привело... – пробубнил барон. – Государственные дела, разумеется! Приехал напомнить, что до сбора государственных пошлин осталось тринадцать недель.
- Через тринадцать недель регент дома Стааф, графиня Цинтия внесет причитающуюся сумму, - официально, вытянувшись в струну, проговорил Габриэль.
- Цинтия, - улыбка барона стала похожа на оскал. – А где она сейчас?
- Отъехала по делам, - граф уже нутром ощущал к чему ведет Снейге.
- По делам, - хмыкнул барон. – Ну тем лучше. Я считаю своим долгом напомнить, что до твоего, Габриэль, совершеннолетия осталось всего восемнадцать недель. Восемнадцать. А после…
- Если речь опять о женитьбе, - прервал барона граф. – То моя сестра уже дала свой ответ. И он отрицательный.
- Какой же ты недалекий, - прошипел Снейге, вскакивая с кресла. – Скоро, очень скоро вопрос о женитьбе будет решать не она, а ты, как полноправный наследник дома Стааф. И тогда, если ты ответишь на мое предложение отказом, я брошу тебе вызов. А как же! Такой отказ – это же оскорбление! Цинтия – не мужчина, ей я бросить вызов не могу, а вот тебе…
Барон подошел вплотную к Габриэлю. И хотя граф был на полторы головы выше, на фоне сборщика податей, он казался щуплым мальчишкой.
- Я вспорю тебе живот! – бросил ему в лицо Снейге. – И возьму твою сестру силой. И твой титул, и твой замок, и твои земли! А потом милашка Цинтия нарожает мне много-много наследников, в жилах каждого из которых будет течь кровь нормундов, даруя им долголетие!
Барон громко и раскатисто рассмеялся.
- Восемнадцать недель, мальчик, восемнадцать недель! – прохрипел Снейге, затем сплюнул под ноги Габриэлю, развернулся и направился к дверям.
- Жди меня, мальчик, жди! – крикнул он, спускаясь по каменной лестнице.
Его голос эхом отразился от сводчатых потолков, разнесся по коридорам и закоулкам замка, забираясь в каждую щель. Затем со двора донеслось лошадиное ржание: барон Снейге покинул замок Стаафов.
Габриэля трясло от злости и собственной беспомощности. Он прекрасно знал, что в поединке с Бротом Снейге ему не победить, как и знал, что Цинтия не позволит ему сражаться. Она скорее умрет сама, или, что немногим лучше, выйдет замуж за этого гадкого баронишку, чтобы спасти никчёмную жизнь своего брата. Ни к кому молодой граф не испытывал такой жгучей ненависти, как к Снейге. Долгими ночами он вынашивал жуткие изощренные планы убийства мерзавца барона, великое множество планов, но ни один из них невозможно было воплотить в жизнь.
- Ох и подонок ваш сосед, - раздался голос за спиной Габриэля. Граф подпрыгнул на месте от неожиданности. Он совсем забыл о своем госте, гноме, прячущимся за колонной все время разговора.
Кромур прошел к столу и сел на прежнее место.
- Знаешь что, парень, ты иди на кухню, распорядись, чтобы там чего-нибудь приготовили съестного для нас. И пусть моих людей накормят, если найдется чем. Они в конюшне сейчас с Вокуром лошадей чистят, - изрек гном. – А я пока посижу тут, подожду тебя, покурю… И подумаю.
С этими словами гном достал из кармана резную трубку, выточенную из кости, отвязал от пояса кисет, и принялся тщательно забивать табак. Габриэль молча поклонился гному, и отправился на поиски Аннет, сочтя возможность уйти за благо. В графе клокотало столько злости и ненависти, что его зеленые глаза горели безумным пламенем, а темно-каштановые волосы, казалось встали на затылке дыбом. Даже обычно фарфорово-бледные щеки порозовели.
Он ворвался в кухню, подобно урагану, обвел небольшое помещение быстрым взглядом. Аннет не было. Тогда юноша схватил первый попавшийся под руку глиняный горшок и со всей силы шандарахнул его об стену. Осколки брызгами разлетелись во все стороны. Тяжело дыша, Габриэль оперся руками о разделочный стол, ощущая, как по спине под белой льняной рубашкой стекает холодный пот. Ему хотелось, сесть на коня, догнать Брота Снейге и собственноручно свернуть ему шею. Но он знал, что в его руках не хватит сил. Ощущение собственной беспомощности накрыло с головой. Он стянул с волос скреплявший их в хвост кожаный шнурок. Каштановые пряди рассыпались по щекам, доставая до плеч. Граф тряхнул головой, будто пытаясь выкинуть из нее Снейге, снова собрал волосы ладонями в хвост на затылке и стянул шнурком. Эти простые действия должны были помочь успокоиться, но ничего не вышло.
Глава 2
Цинтия
Этим утром меня терзало какое-то волнительное предчувствие, словно что-то должно было произойти. И не ясно - хорошее или плохое. Возвращаясь из леса, направилась прямиком к боковой двери, ведущей в кухню. Та скрипнула, и я увидела брата обернувшегося на звук. В проем скользнул яркий свет июльского солнца, осветив его бледное лицо и нездоровый, бешеный блеск в глазах. Сразу поняла - пока я отлучилась, чтобы проверить силки, что-то произошло. Габриэль прошелся быстрым взглядом по моему егерскому костюму лесных цветов – зелено-коричневому, торчащему из-за спины луку и колчану стрел, по заплетённым в тугую косу каштановым, как у брата, волосам и, как обычно, недовольно поджал губы. Он часто говорил, что в таком виде я была похожа на деревенского паренька. Брат болезненно реагировал на то, что мне, графине, девушке, приходится добывать самой еду. И не только для себя, но и для него, потому как сам он “не в состоянии обеспечить нам достойное существование”, а я понимала, что
