появился, а потом грудь заложило.
— Когда заложило-то?
— Да вчера вечером, — от отмахнулся и сделал глубокий вдох.
— Да, скорее всего так и было, — я не буду пока говорить, что твоя жена слишком уж активная женщина. Повернувшись к стоящей рядом тумбочке, взяла пульсоксиметр. — Дайте мне свою руку, — он протянул руку, и я прицепила к пальцу прибор — восемьдесят шесть, сатурация падает. Черт, что же делать? — Подождите минуту, мне нужно позвонить. — Я встаю, беру смартфон, наш местный, специально отданный для смерти храбрых от дезсредства.
Выхожу в коридор, на лавочке сидят двое, маски сдвинуты с носов, сидят рядышком, на одной лавочке, хотя по коридору мы специально расставили аж шесть. Ирка права — естественный отбор, вот что это такое.
Захожу в комнатку, напротив лаборатории, в которой уже несколько месяцев никто не работает, зато здесь работает холодильник, куда мы составляем пробы. Подхожу к окну, набираю номер.
— Че? — все-таки наш начмед редкостный говнюк.
— Коридор выдели.
— Зачем?
— За надом бл..! — я глотаю окончание, чувствуя, что начинаю заводиться. — Я просто нюхом чую пневмонию...
— И че? Послушай.
— Если сам дурак — не впутывай в свои проблемы окружающих. Это Востриков, сечешь? Если тебе жить надоело, иди и слушай.
— Она же отрицательная, — в голосе прозвучала неуверенность.
— Так ей рано взяли, надо на десятый день снова брать. Не заставляй меня, в который раз повторять: «Я же говорила!».
— Что, совсем плохой?
— Ну, как тебе сказать.
— До завтра потерпеть не может?
— А если не сможет?
— Значит, ночью привезут, — резко отрезает гопник.
— А с родственниками ты будешь объясняться, если вдруг что? Я даже не выйду, потому что главный козел на ведьмачьей горе распорядился так, как посчитал нужным, — прошипела я.
— Я! Да пойми, ебическая сила, я не могу сейчас коридор выделить: здесь в приемнике бабу рожать приспичило, и онкобольная на очередной лапароцентез приехала! Сама, в общем, понимаешь.
— Тогда не удивляйся, если в один прекрасный день тебе из очков сделают линзы. Сам, в общем, понимаешь, - и я отключаюсь, потому что собачиться мы вот так можем очень долго.
Я-то все понимаю, мы не были готовы к такому, никто не был, вот только кто сейчас поймет меня? Возвращаюсь в кабинет.
— Ложиться будете? — я достаю направление и начинаю его заполнять. На душе скребут кошки, отпускать Вострикова домой никакого желания нет, пускай лучше в фильтре помается, зато под контролем.
— Куда? — он нахмурился.
— В больницу. Вам нужно снимок сделать, но сейчас аппарат не работает...
— Да ты что, нет конечно, ненавижу я ваши больницы, и что я тут делать буду?
— Лечиться?
— А за хозяйством кто будет смотреть? — он так удивился, что даже дышать стал ровнее. — Нет, даже не уговаривайте, я свои права знаю.
— Да поймите же... — я в раздражении бросила ручку на стол. Таня спокойно подошла, собрала треснувшие детали и положила новую ручку передо мной. Это тоже в последнее время в порядке вещей.
— Нет. Где мне там надо подписать?
Я молча протягиваю ему стандартный отказ от госпитализации и ручку. Довольно быстро он ставит подпись, что предупрежден, что в случае чего — сам дурак, что понимает, что отказывается.
— Завтра утром мы приедем за вами, и привезем, а пока я лечение напишу, и... из дома не выходите, я вас очень прошу.
Он кивает, но по глазам вижу, что не воспринимает мои слова всерьез. Сейчас, могу поспорить, прямиком отправится в магазин, завернет к какому-нибудь другану, еще куда-нибудь, а мне уже послезавтра его контакты отлавливать.
Уходит, а я бездумно смотрю, как Таня носится по кабинету, обрызгивая дезраствором стул, где он сидел, стол, кушетку, к которой даже не прикасался, пульсоксиметр, меня... Уже почти два месяца у нас у всех выработалась нездоровая привычка брызгать вокруг дезраствором и постоянно протирать руки. Кожа уже давно высохла и теперь неприятно стягивает пальцы, даже крема уже не помогают, а ногти стали ломкими и слоистыми. Ни у кого из бригады нет маникюра — не на что накладывать лак. Мотаю головой. Так и есть, даже сквозь капюшон чувствую влагу, и это не пот, Таня знает свое дело, вот только от меня в том же магазине люди давно шарахаются, я уже, похоже, насквозь пропиталась этим тяжелым едким запахом. Забавно, кстати, наблюдать, когда тебя видят люди на улице и в магазине, то у них на лицах сразу появляются масочки. Только они не понимают, что я их боюсь гораздо больше. Ведь соблюдаю все правила не просто так и не только когда вижу перед собой врача со шрамами на лице.
Девчонки были ни о чем, но у них мазки тоже взяли, просто так, на всякий случай, береженного, как говорится... Вроде все, можно идти раздеваться.
Уже в кабинете долго смотрю в зеркало — красные полосы на лице — там, где на нос и на скулы давили маска и очки. Волосы мокрые от пота и той вонючей дряни, которой меня активно поливала Таня. Вытираю из-под глаз тушь, сколько раз уже зарекалась накладывать макияж перед работой, и каждый раз утром трачу определенное время, чтобы навести красоту. Видно же только одни глаза, пусть хоть они будут красивыми.
Сажусь за компьютер, нужно слишком много документов заполнить, вот только... Не хочу, ничего уже не хочу. Мельком взглянула на окно: толпа молодых людей, конечно же без масок, заваливается в соседний магазин. Я смотрю на них и понимаю, что во мне просыпается непреодолимое желание убивать. Бедненькие, устали масочку на личике в магазинчике носить, в противочумный костюм вас всех — уроды мамины, часов на шесть, в красную зону респираторного госпиталя, может тогда дойдет, что все это не шутки! Хотя им проще кричать о межгалактических заговорах, о политических уловках и инопланетянах, чем ссать в подгузник и морщиться, когда в глаза стекает соленый пот, и нет никакой возможности просто вытереть его, вынося дерьмо из-под лежачих пациентов под их стоны и гипнотизирующую спокойную мелодию аппарата искусственной вентиляции, и пикающие прикроватные мониторы, и инфузоматы. Так, спокойно. Естественный отбор, ты что, забыла, что ли? Я резко встала и задернула плотные шторы, чтобы не видеть больше «уставшее стадо баранов».
За работой время всегда летит быстро. Я не заметила, как рабочий день подошел к концу. Потянувшись, расправила затекшие плечи. Блядство. Уже с месяц не могу подготовить документы на пациента. Не остается ни на что времени. Особенно тогда, когда мы «полыхнули». Но все же надеюсь, что дед, которому в следующем месяце исполняется девяносто восемь, все же дождется свой слуховой аппарат.
— Ты домой едешь? — в кабинет заглянула Ирка, я же покачала головой.
— Я сегодня дежурю. Наш гопник уговорил ночь взять.
— Ну-ну, даже не представляю, что он тебе пообещал взамен, — сестра усмехнулась и закрыла дверь.
— Слуховой аппарат деду, — буркнула я, прекрасно осознавая, что это дежурство - единственный шанс подбить все долги по бумагам.
Через час работы я встала, включила чайник и вытащила банку с кофе. Вот сейчас кофейку хряпну и в приемник пойду, все равно скоро МЧС докладывать о делах наших скорбных.
Вой сирены подъезжающей к приемнику скорой застал врасплох, я едва кипяток на себя не пролила. Подбежала к телефону.
— Что там у вас?
— Мужика везут, тяжелого. Ольга Константиновна, вам бы одеться, — чуть замявшись,
