устанавливал со всеми контакт, находил общий язык, знакомился, общался, болтал без умолку, юморил и развлекал всех и в конце концов становился чаще всего душой общества, центром внимания, всеобщим любимцем, человеком необходимым и незаменимым. Особенно, как нетрудно догадаться, он приходился по душе женской половине компании, чему способствовал не только его живой, общительный, весёлый характер, но и мужественная внешность, крепкое, спортивное сложение, правильные, точёные черты лица и, прежде всего, наверное, большие, выразительные ярко-голубые глаза, обычно смотревшие на девушек неотрывно, в упор, с задорным блеском и откровенным призывом, перед которым трудно было устоять.
II
За последние четверть часа, когда ожидание сделалось нестерпимым и стало всерьёз раздражать Сергея, под разрушительным воздействием всевозможных раздумий, переживаний, сомнений, осаждавших его со всех сторон, да и под общим впечатлением от окружающего пейзажа и царившей здесь атмосферы, его обычно крепкие нервы настолько напряглись, что он вздрогнул от неожиданности, когда заметил появившуюся вдали человеческую фигуру. В первое мгновение он подумал, что это долгожданный Олег наконец-то пожаловал.
Но вспыхнувшая было надежда тут же погасла. Его ждало горькое разочарование: из глубины кладбища, по узкой дорожке, вившейся между оградами, неспешной ковыляющей походкой плёлся бомж. Неопрятный и оборванный, как и подобает нормальному бомжу, растрёпанный, косматый старик с искривлённым, скошенным набок подбородком, обросшим клочковатой, спутанной седой бородой, и широким приплюснутым носом, имевшим характерный сизый оттенок, бросавшийся в глаза ещё издали. Несмотря на тёплую, даже жаркую погоду, одет он был основательно. На плечах висел истёртый, засаленный грязно-серый пиджак, испещрённый дырками, точно от пуль, из-под которого выглядывал мятый, полинялый свитер неопределённой расцветки, сильно растянутый, опускавшийся ниже бёдер. Просторные зеленоватые брюки военного покроя ввиду отсутствия ремня всё время сползали вниз, и он вынужден был поддерживать их рукой. По земле, поднимая пыль, глухо громыхали тяжёлые чёрные ботинки на толстой подошве, хотя и порядочно стоптанные, но добротные и прочные, – безусловно, лучший предмет его скудного гардероба. За спиной на длинной суковатой палке, перекинутой через плечо, как у ходока, болталась тощая полупустая котомка.
Глядел старик себе под ноги, повесив голову и чуть покачивая ею при ходьбе, видимо отягчённый своими неутешительными бомжовскими думами, горше которых нет на свете. Но, пройдя по тропинке десяток метров, он случайно поднял голову и заметил одиноко стоявшего Сергея. И, заметив, уже не спускал с него глаз, по мере приближения присматриваясь к нему всё внимательнее, изучая и оценивая встречного цепким, намётанным взглядом. Взглядом профессионального нищего и попрошайки. Мысли его, по-видимому, приняли несколько иное, более позитивное направление, выражение лица чуть изменилось – на смену каменной неподвижности и угрюмости пришли некоторое оживление и осмысленность. Он повыше подтянул штаны и попытался ускорить шаг, но хромая нога не позволила ему этого; пришлось умерить свою прыть и идти помедленней, продолжая буравить незнакомца зорким, наблюдательным взором.
Приблизившись к ограде, в которой не по доброй воле коротал время Сергей, бродяга замедлил ход и, пройдя ещё несколько шагов, остановился. Как раз напротив Сергея, в паре метров от него. С глубоким, тяжким вздохом, – будто бы случайно, передохнуть малость. Усталым движением провёл рукой по морщинистому кирпично-красному лицу, наполовину скрытому нечёсаной, всклокоченной бородой, и уставился на Сергея в упор, острым, пронизывающим взором, разглядывая его как какого-то диковинного зверя, повстречавшегося ему в лесу. Видимо, удовлетворённый результатами осмотра, он тряхнул головой, плюнул себе под ноги и, хрипло прокашлявшись, заговорил.
– Сколько времени сейчас, не подскажете? – прокаркал он разбитым, дребезжащим голосом, вращая мутными, будто окутанными дымкой глазами, ощупывавшими встречного с головы до ног.
Необходимость вступать в разговор с грязным, вонючим бродягой тяготила Сергея. Его раздражал также устремлённый на него наглый, бесцеремонный, словно ощупывавший его взгляд старика. Но это бы ещё полбеды. Гораздо хуже было то, что являвшийся постоянным спутником бомжа тяжёлый, тошнотворный запах начал распространяться окрест сразу же после его прихода и вскоре поразил чуткое обоняние Сергея, заставив его брезгливо скривиться и непроизвольно отступить на шаг, что, естественно, не помогло, поскольку смрад продолжал незримыми зловонными волнами растекаться вокруг и делался всё сильнее и нестерпимее.
Поставленный в такие экстремальные условия, Сергей, стремясь поскорее отвязаться от нищего и избавить себя от его тягостного присутствия, поспешил ответить, хотя и сквозь зубы и с презрительной гримасой на лице, на его вопрос:
– Около девяти.
Старик кивнул, пожевал губами, поскрёб короткими, будто обрубленными, заскорузлыми пальцами густо заросший кривой подбородок и изобразил на тёмном, одутловатом, похожем на древесную кору лице, изрезанном, точно ножом, глубокими морщинами, некое подобие улыбки. Искательно, с лёгким прищуром взглянув на собеседника хитро блеснувшими, чуть увлажнившимися глазами и попытавшись придать своему хриплому, скрипучему голосу возможно больше непосредственности и приятности, он с натугой выдавил из себя:
– А мелочишки у вас не найдётся случаем? Хоть копейки какой?
Сергея, хотя ему было в этот момент совсем не до смеха, невольно позабавило простодушное, почти детское лукавство, светившееся в прищуренных глазёнках оказавшегося на удивление шустрым и плутоватым старичка. Он на мгновение заколебался, отвечать или нет, и во время наступившей паузы с любопытством, смешанным с гадливостью, разглядывал плоское, скуластое, загорелое дочерна лицо бомжа с крупными и резкими, рублеными чертами. Особенно его забавляла застывшая на этой грубой, отталкивающей физиономии нелепо и несуразно выглядевшая на ней глупая заискивающая улыбка. Немного потомив окрылённого надеждой на поживу бродягу бесплодным ожиданием, Сергей приосанился, сложил руки на груди и строгим, наставительным тоном, как старший младшему, как начальник подчинённому, внушительно проговорил:
– Деньги, дед, нужно не клянчить, а зарабатывать своим горбом. Работать надо, вкалывать, а не сивуху жрать и побираться. А само собой, как по волшебству, с неба ничего не свалится. И не надейся! Ясно тебе или нет, рожа? А теперь проваливай отсюда, нечего тут воздух портить.
Несколько секунд нищий стоял не шелохнувшись, будто плохо расслышал или до него не вполне дошёл смысл сказанного. А затем, когда, видимо, всё же дошёл, по его лицу пробежала лёгкая тень, губы дрогнули и поджались, а в глазах, прочерченных тонкими красными прожилками и словно поддерживаемых снизу тёмными набрякшими мешками, промелькнуло что-то мимолётное и неуловимое. От льстивой, просительной улыбки не осталось и следа, она сползла с его лица, как убегающая волна с берега. Старик ещё сильнее стиснул губы, быстро заморгал сморщенными, воспалёнными веками, поскрёб пятернёй лохматую, всю в колтунах, голову, с трудом продираясь толстыми, негнущимися пальцами в густых зарослях давным-давно не мытых и не чёсаных спутанных, свалявшихся, жёстких, как пакля, волос. Покрутив головой, потоптавшись на месте и сокрушённо вздохнув, он повернулся и молча, с удручённым
