вполглаза. Вроде бы, никто к юноше, кроме него, не приглядывался.
Служба закончилась, и первой из церкви повалила беднота, толпившаяся вдоль стен. Люди знатные задержались подольше, ждали, пока рассосется толпа. Риз, все еще делая вид, что не проснулся, съехал ниже по лавке; какой-то купчина ругнулся, перешагивая через его вытянутые ноги, но вполголоса — ссориться ему не хотелось. Приметная же его мишень по-прежнему болталась в боковом проходе, все еще продолжая разговор, хотя уже можно было пройти спокойно. Да чего же он тянет?..
Тут краем глаза Риз увидел другое голубое пятно, редкое среди довольно однообразной красновато-коричневой, серой, черной и темно-синей одежды прихожан. Наплевав на маскировку, он резко сел прямо. Да что же это, во имя всех святых! Какой-то молодой, очень высокий и очень мускулистый юноша, ранее сидевший без плаща, теперь, очевидно, решил щегольнуть: подхватил сюрко, что был перекинут через спинку скамьи, развернул его, и…
Был он такого же точно небесно-голубого оттенка — небось, из одного рулона кроили! — расшитый белым ромбическим узором, и в центре каждого ромбика сиял четырехлепестковый цветок. Вроде бы с намеком на лилию Пресвятой Девы, но и в присвоении гербовой символики не обвинишь. Мимолетная растерянность сменилась здоровой, веселой злостью: ну, сэр Грач, ну удружил! И кого же из них ты имел в виду?
Сжав зубы, Риз вновь кинул взгляд на предыдущего юношу — все так же смеется о чем-то с друзьями, видимо, специально, чтобы позлить служку, который убирает алтарь и кидает на него укоризненные взгляды. Вновь замеченный же мускулистый щеголь, напротив, благочестиво крестит лоб и, накинув короткий плащ, помогает подняться немолодому, некрасиво распухшему человеку, сидевшему рядом; судя по одинаковой форме ушей — отцу. Торговцы, богатые, связи с какой-то благородной фамилией… может быть, по матери? Или даже сам торговец — младший сын? Нет, скорее, по матери: у юноши на боку меч, у отца ничего подобного… впрочем, может быть, он настолько плох здоровьем, что носить железку на боку ему тяжело.
Неважно. Приняв решение, Риз последовал из церкви за франтом и его отцом.
Выскочив на ступени церкви (это деревянное крыльцо едва заслуживало называться ступенями), он было подумал, что потерял их, но нет, обоих удалось быстро засечь вновь — старик, отдуваясь и крепко сжимая пальцами трость, остановился поговорить еще с кем-то из состоятельных горожан. Почтительный сын преданно скучал рядом, разглядывал обычную для Ипсвича картину: голубей, копошащихся в крошках, хряка, прилегшего отдохнуть под дальним забором… И совершенно не видел молодчика в рваном плаще, что довольно целеустремленно, почти не таясь, пересекал узкую площадь перед церковью.
Риз кинулся наперерез. Успел вовремя: перехватил плохонький нож с зазубринами, вывернул руку. Молодчик (действительно молодой, лет шестнадцать) испуганно уставился на Риза, и пару ударов сердца они топтались в неловком танце совсем рядом с человеком, которого один из них пытался убить, другой защитить. А потом Риз таки положил воришку лицом в грязь и зарычал на ухо:
— По чьему приказу ты хотел убить этого человека?
Ведь должен был быть приказ, непременно должен был быть приказ — откуда Грачу было знать об убийстве, не будь оно заказано заранее?
— Никто не приказал! — застонал мальчишка с сильнейшим окситанским[6] акцентом. — На спор! Я здесь новичок! Должен был сорвать кошелек и бежать!
— Кто тебе его показал?! — Риз сказал это по-окситански и еще раз ткнул мальчишку лицом в грязь. — Почему именно он?!
— Никто не показывал, я сам!.. Мантия у него приметная.
Шестым чувством Риз понял: не врет.
Вздернул мальчишку с земли за шкирняк. Зрелище он теперь, после полоскания в грязи, являл самое жалкое. Нож — как теперь ясно видел Риз, и впрямь заточка для срезания кошельков, — шлепнулся им под ноги.
Как это можно было знать наперед? Или… мальчишку все-таки талантливо подвели к ограблению франта? Старый Франко, помнится, рассказывал ему, как намеками увести человека в сторону от цели и заставить делать нечто, что он вовсе и не собирался поначалу. Но сам Риз этим искусством так и не овладел.
— О! — воскликнул молодой щеголь, и глаза его загорелись. — Добрый сэр! Спасибо, что поймали этого грабителя! Не поможете ли отвести его чуть в сторону от церкви — я его шикарнейше вспорю!
Перед внутренним взором Риза как наяву развернулось: вот мальчишка пытается срезать кошелек, вот щеголь, который действительно ловок и силен, разворачивается всем корпусом, пытаясь его поймать, и паренек со страху действительно всаживает эти несколько дюймов плохого железа в нутро несостоявшейся жертвы ограбления.
Или имело место чудовищное совпадение, и вот прямо сейчас готовится покушение на второго юношу в голубом плаще, того, на кого Риз нацелился с самого начала?
Бессмыслица. Полная бессмыслица.
Бешено, торопливо он оглянулся. Но их уже обступила небольшая толпа: кто-то советовал, как получше «вспороть» молодого бандита, кто-то призывал покаяться, кто-то ругал за безобразие, учиненное рядом с церковью.
Ну и что теперь делать? Про это ни слова не было сказано.
— Расступись! — гаркнул Риз и протащил юнца за шиворот через узкое кольцо людей.
Чрево собора, просматриваемое из открытых дверей насквозь, уже опустело. Второго юноши в голубом плаще нигде не было, и никого больше не убили на ступенях церкви Святой Троицы. Грач сказал точно.
Риз отпустил шкирняк парня да еще наподдал ему сапогом в зад, чтобы бежал побыстрее. Тот не заставил себя упрашивать: припустил так, что скрылся в переулке прежде чем хоть кто-то из толпы даже дернуться успел за ним.
Сам же Риз развернулся, сплюнул под ноги и направился прочь, не слушая возмущенные вопли.
Тревожно звенело внутри казалось бы уже почти полностью забытое, похороненное, теребила мысль: могло ли случившееся быть чудом? Или… чем-то, противоположным по своей природе?
…В детстве смотрел на закатные облака, и виделся ему там чудесный град Иерусалим с облачными башнями и голубыми складками улиц. Настоящий Священный Град оказался грязен, прожарен солнцем и пахуч, как любой азиатский город. И вот теперь Ризу показалось: те облачные шпили опять показались вдали.
Грачу придется ответить ему на пару вопросов, это как пить дать.
Интерлюдия 2. О природе видений
Когда Гарольд впервые заговорил о своих видениях с отцом-наставником, тот прежде всего хотел знать, являлись ли Гарольду обнаженные женщины и мужчины.
— Да, отче, — послушно ответил Гарольд, — иногда они обнажены, но очень редко. И всегда разные. И всегда залиты кровью, если только их не утопили или не отравили так, что тело распухло и выпирает из одежды.
— Похоть и смерть всегда идут рука
