60-х годов. Раньше половина дороги была грунтовой: вулканическая пыль в сухой сезон, непролазное грязное месиво — в дождливый. Других сезонов в Кении не бывает.
Если такой была дорога в Момбасу, то о шоссе в Магади нечего и говорить. Сода отправлялась поездами, а если кто-то из служащих компании изъявлял желание провести выходные дни в Найроби, то почему бы ему и не потрястись на ухабах.
Путь в Магади лежит среди безлюдной саванны, зловеще угрюмой, с голыми каменистыми кряжами и клочьями пожелтелых, обгоревших под немилосердным солнцем кустов и травы. Нагромождения раскаленных скал, гряды гор с темными гребешками производят удручающее впечатление. Кажется, что где-то близко край света. Кругом ни души. С сожалением поглядываешь на спидометр, механически отсчитывающий все новые и новые километры от удобного и чистенького Найроби, и даже начинаешь сомневаться, правильно ли едешь.
И вот на этой дороге навстречу мне из кустов вышло несколько масайских женщин с ребятишками. Я остановился и спросил, далеко ли еще до Магади. Женщины не ответили, посмотрели на меня смущенно и недоуменно. Я не знаю языка масаи, а женщины не умели говорить ни на каком другом. Я тоже бессмысленно улыбнулся. И тут одна из них, постарше и порасторопнее, указывая на мою кинокамеру, спросила, почти потребовала: «песа?..»
Я понял, что она не прочь позировать для съемки и хочет за это получить деньги. Видимо, не в первый раз ей приходилось иметь дело с этими странными белыми чужеземцами, для которых мочки ушей масайских женщин, оттянутые чуть ли не до самой груди тяжелыми железками в виде колокольчиков, их головы, бритые наголо или увенчанные причудливой прической, сделанной с помощью красной глины, их руки и босые ободранные ноги, плотно обмотанные блестящей проволокой, составляют предмет жгучего любопытства.
Меня больше удивило другое: леса — что это за слово? Откуда взялось оно в языке скотоводов-кочевников, которые едва ли имели понятие о денежных отношениях до того, как пришли сюда европейцы? В Кении, да и во всей Восточной Африке, в ходу шиллинги и центы. Раньше, насколько мне известно, среди местных племен в качестве денег использовались морские ракушки «каури», потом мелкие бусы.
Позднее я узнал, что такое песа. Так называлась мелкая медная монета компании Германской Восточной Африки, некогда захватившей соседнюю с Кенией территорию, впоследствии названную Танганьикой. В 1890–1892 гг. песа чеканилась для внутренних нужд. Доходы компании по-прежнему исчислялись в немецких марках. Изобретение песа понадобилось для того, чтобы покупать у местных племен слоновую кость и другие «колониальные» товары. Возможно, монеткой песа расплачивались и за черных невольников. В деньгах компания не чувствовала недостатка — при желании она могла выпустить сколько угодно своей доморощенной валюты, на любую необходимую сумму.
После первой мировой войны германские владения в Восточной Африке вместе с кочующим племенем масаи достались англичанам. Пришли новые порядки и новая валюта. Но среди масаев так и осталась жить эта маленькая монетка с хищным имперским орлом.
Изумрудная земля кикуйю
На север от Найроби до местечка Кахава, где в колониальные времена располагалась английская военная база, идет широкая и гладкая двухполосная пятнадцатикилометровая автострада. За Кахавой дорога сужается в ленточку, уносящуюся в леса и изумрудные холмы земледельцев кикуйю. Кое-где земля похожа на одеяло, сшитое из лоскутков, но большей частью на многие километры, насколько хватает глаз, тянутся плантации кофе, сизаля, пиретрума. На плантациях работают африканцы. Принадлежат плантации крупным европейским компаниям.
Над землей кикуйю высится снежная вершина горы, которая дала название всей стране. На их языке опа называется Кере-Ньяга — «Гора ослепительно яркого света». По местным поверьям, на ней обитает языческий бог племени — Нгаи. Слово «Кения» — ни больше ли меньше как искаженное «Кере-Ньяга».
Часто говорят о богатстве и плодородии кенийской земли. На самом деле это не совсем так. Из 583 тысяч квадратных километров территории страны больше половины занимают пустынные и полупустынные местности с засушливыми землями, малопригодными для сельского хозяйства. Кроме того, в одних районах часты налеты саранчи, уничтожающей посевы, в других свирепствует муха цеце, укусы которой вызывают массовый падеж скота, имеются заболоченные низины. Поэтому только тринадцать процентов земли считаются пригодными для использования. Из них возделывается всего четыре процента, остальные находятся под пастбищами или даже пустуют.
Начиная с 1902 г. наиболее плодородные земли были захвачены европейскими колонистами и белыми переселенцами из Южной Африки. Они получили название «отчужденных» и «зарезервированных». Первые были заняты под плантации или крупные фермы, где применялись удобрения, сельскохозяйственная техника и наемный труд. Вторые иногда просто пустовали, но африканцам селиться на них запрещалось.
Таким образом, искусственно создавались и поддерживались условия земельного голода в африканской деревне, и колонизаторы обеспечивали себя дешевой рабочей силой. В руках белых поселенцев, которые не составляли и одного процента всего сельского населения страны, сосредоточилось около 1/5 самых плодородных земель.
У безземельных крестьян не было иного выхода, как наниматься в батраки или отправляться на заработки в город. Не имея никакой квалификации, они только пополняли армию безработных.
С годами безработица росла. Естественный прирост африканского населения и дробление крестьянских наделов на все более и более мелкие обостряли земельную проблему, особенно в центральных районах страны, населенных кикуйю. Обстановка в «образцовой» колонии, как называли Кению англичане, накалялась.
Наконец даже колониальная администрация почувствовала необходимость принять какие-то компромиссные меры, разумеется, не в ущерб своим интересам. В 1946 г. был разработай так называемый десятилетний план, известный как план Роджера Свиннертона, который в то время был главным инспектором по вопросам сельского хозяйства в Кении. Американец Ирвинг Каплан в своем «Справочнике по Кении» дает следующую оценку этому плану: «Предпринятая в 1946 г. попытка расселить африканцев на землях, которые не принадлежали европейцам и ранее не были освоены, оказалась безрезультатной, и вопрос о европейском землевладении, особенно в районах, «похищенных» у кикуйю, стал решающим во время восстания, Мау-Мау».
После провозглашения политической независимости одна из улиц Найроби, раньше носившая имя английского губернатора Гардинга, была переименована в улицу Кимати. О Дидане Кимати стоит сказать несколько слов.
Кимати — удивительный человек. Он сочинял стихи и, еще будучи мальчиком, ставил в тупик односельчан вопросом: «А что, если реки потекут вспять, к своим истокам?».
Окрестности горы Кере-Ньяга и леса Абердэр помнят этого человека, витязя в леопардовой шкуре, которую он не снимал с себя по полгода в партизанском отряде. Кимати был верен мечте. В детстве он хотел повернуть течение рек, став взрослым, он понял, что это должно означать для кикуйю: вернуть «отчужденную» землю. Кимати возглавил борьбу за землю, известную как движение «Мау-Мау».
Это было
