Наверное, у галлов есть какой-то секрет, и ей внезапно захотелось его раскрыть. К черту правило «никогда не просить новых платьев»!
Купер наклонилась вперед и прокричала против ветра:
— Я хочу парижское платье!
Амори повернул голову, демонстрируя безупречный греческий профиль:
— Что?
— Парижское платье. Я хочу парижское платье.
Он нахмурился:
— Я и не думал, что ты модница.
— Мало ли чего ты не думал, а мне нужна новая одежда, — настаивала Купер. — Меня уже тошнит от хаки. — Ей и вправду надоели оливково-зеленые комбинезоны и уродливая форма, которые составляли весь ее гардероб. Она чувствовала, что своим внешним видом оскорбляет этот прекрасный город и служит объектом насмешек для надменных парижанок.
— Что скажешь, Жиру? — Амори посмотрел на француза.
Тот оглянулся на Купер и скорчил кислую мину:
— Женщины. Всегда одно и то же. У меня есть для вас кое-кто. Но сначала дела, мадам. Удовольствия после.
* * *
— Они из Сопротивления? — спросила Купер у Амори.
— Похоже на то.
Купер поймала их в видоискатель и навела резкость. Мужчины охотно позировали для фото: расправляли тощие плечи, раздували грудь, махали кепками и свистели.
С другого конца улицы донесся окрик, послуживший сигналом. С гиканьем люди бросились за угол, стуча эспадрильями по мостовой. Жиру резко мотнул головой, приглашая Купер и Амори следовать за ним.
— Теперь вы увидите, что ожидает коллаборационистов.
Вместе с бандой они выбежали на другую улицу, которая представляла собой обычный ряд домов. Мужчины тесно обступили намеченную жертву: молодую мать, только что вышедшую из дома и толкающую перед собой детскую коляску. Женщина в ужасе кинулась обратно к дверям, но мужчины преградили ей путь и потащили ее и коляску вдоль улицы.
— Это женщина! — воскликнула Купер.
Мужчины обступили свою жертву. Купер ужасно испугалась за ребенка, плач которого перекрывал вопли и выкрики. Амори удержал ее за руку, когда она чуть не бросилась вперед.
— Не вмешивайся.
Женщина была в пальто и берете. Их сорвали с нее и бросили в сточную канаву. Ее кудрявые светлые волосы рассыпались, обрамляя побелевшее от ужаса лицо. Купер заметила, что на вид ей не больше девятнадцати или двадцати лет. Кто-то выдернул младенца из коляски. Мать умоляла мужчин, протягивая руки к ребенку, но кто-то наотмашь ударил ее по губам, и она кулем осела на землю. Ее тут же вздернули на ноги и начали срывать с нее одежду.
Сердце Купер колотилось где-то в горле.
— Что она натворила?!
— Она была любовницей гестаповца, — ответил Жиру. Он не принимал участия в расправе, но внимательно наблюдал за ней, зажав сигарету в зубах и щурясь от дыма. — Это его ребенок.
— Что они с ней сделают?
— Вы взгляните, какая она откормленная. Свиноматка, — злобно бросил Жиру. — Ела сливочное масло, пока мы голодали.
Теперь женщина была почти полностью обнажена, она прикрывала руками груди и старалась спрятать лицо. Тело у нее было бледное и нежное, и на нем уже проступили красные следы от хватавших ее рук.
Улица, в начале происшествия почти пустынная, сейчас оказалась запружена толпой. Люди выходили из домов и присоединялись к толпе, некоторые кричали из окон. Ненависть носилась над домами раскаленным ветром. Мужчина держал орущего младенца так, будто собирался швырнуть его на камни мостовой. Мать отчаянно рвалась к ребенку, но ее толкали из рук в руки, и каждый из обидчиков бил ее или дергал за волосы. У нее шла кровь из носа и разбитого рта.
Внезапно крики толпы перешли в рев. Кто-то притащил старую табуретку и веревку.
— О нет! — вскричала Купер, выдернула руку из захвата Амори и рванулась вперед.
— Купер, назад! — орал Амори.
Купер, распихивая толпу локтями не хуже полузащитника, чудом преодолела несколько метров, отделявших ее от женщины. Она обхватила ее и попыталась прикрыть своим телом. Но тут же десятки рук оторвали ее от жертвы и грубо швырнули на землю.
— Ты с ума сошла?! — воскликнул Амори, хватая жену за руку и рывком поднимая на ноги. — Тебя могут убить!
— Они собираются линчевать ее! Сделай что-нибудь!
— Ничего нельзя сделать.
Побитая, задыхающаяся, Купер повернулась к Жиру:
— Остановите их!
Жиру затянулся выкуренной почти до конца сигаретой и произнес:
— Вы, мадам, храбры, но глупы.
Толпа прижала рыдающую женщину к фонарному столбу. Она последним отчаянным жестом простерла руки к ребенку. Купер хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть этого, но она не могла.
Они толкнули женщину на табуретку, где она скорчилась с петлей на шее, слезы текли по ее лицу. Толпа вынесла к ней маленького сухонького старичка. На нем был белый фартук, в руках он держал кухонные ножницы. Сморщенное лицо было бесстрастно.
— Это Леблан, кондитер, — прокомментировал Жиру. — Двоих его сыновей убили гестаповцы.
Старик ухватил в горсть светлые волосы женщины и методично начал их остригать. Толпа скандировала:
— Коллаборациониста! Шлюха!..
Женщина сначала вскрикивала от каждого щелчка ножниц, потом затихла, как будто смирившись со своей участью. Голова ее моталась из стороны в сторону, пока старик стриг ее.
Он работал споро. Когда последний золотистый локон упал на мостовую, толпа издала радостный вопль. Недовольный результатом, старик продолжил щелкать ножницами, пока не состриг последний клок волос с голого, как голова фарфоровой куклы, черепа. Потом с чувством плюнул женщине в лицо, пробрался через скопище людей и вернулся в свою кондитерскую. Пока он шел, десятки ладоней хлопали его по спине. Купер молилась, чтобы тем все и кончилось и не случилось чего-то худшего.
— Отдайте ей ребенка! — крикнула она группе зачинщиков.
Со смешками ребенка передали обратно жертве, и та судорожно прижала его к себе. Ребенок, кажется, не пострадал, но заходился от крика, морща красное личико. Мать приложила его к груди, и он жадно начал сосать, маленькое тельце содрогалось в конвульсиях из-за прерывающих кормление рыданий.
Жиру подтолкнул Купер к женщине:
— Давай, Жанна д’Арк! Делай свою фотографию.
Купер шагнула вперед. Держа фотоаппарат на уровне талии, она навела объектив на женщину, оцепеневшую от потрясения. Вся ее миловидность исчезла без следа.
— Простите, — сказала Купер.
Женщина подняла на нее покрасневшие, ничего не выражающие глаза. Купер дважды щелкнула затвором.
Теперь, когда представление закончилось, толпа начала редеть. Кое-кто медлил, оставшись поглазеть на кормящую ребенка полуголую женщину, словно на обесчещенную мадонну. Двери ее дома оставались закрытыми, и Купер видела, что занавески на всех окнах плотно задернуты. Женщина продолжит сидеть здесь в качестве объекта всеобщего презрения, пока семья не наберется смелости, чтобы забрать ее в дом. Одежда разбросана по всей улице, красивая коляска смята.
— Конец променада, — лаконично резюмировал Жиру.
Купер подобрала с земли разорванную блузку и, как могла,
