— У нас все хорошо, — заверила я Хоникаттов.
— Мама дома? — спросил Ронни.
Его жена все время пыталась заглянуть через мое плечо в кухню.
Я старалась перекрыть обзор.
— Вообще-то она…
— Здесь, — раздался мамин голос, и точно, она шла к нам через гостиную, одной рукой откидывая волосы назад.
Нужно признать, в джинсах, ботинках и белой майке она выглядела довольно эффектно, хотя проснулась минут двадцать назад. В молодости мама слыла красавицей, в ее облике до сих пор можно было разглядеть ту девушку, которой она когда-то была, — если удачно падал свет, или если она хорошо выспалась, или если очень хотелось, как, например, мне.
Мама улыбнулась, положила одну руку мне на плечо, а другую протянула посетителям.
— Руби Купер. А это моя дочь. Ее тоже зовут Руби.
— Ну надо же! — воскликнула Элис Хоникатт. — Как она похожа на вас!
— Все так говорят, — ответила мама и погладила меня по затылку.
Мы с ней обе рыжие, только в ее волосах уже пробивалась ранняя седина. Еще я унаследовала мамину бледную кожу — проклятие или подарок судьбы рыжеволосым, смотря как к этому относиться, — и высокую, гибкую фигуру. Мне часто говорили, что на расстоянии нас не отличишь друг от друга. Наверное, я должна была считать это признание комплиментом, но не всегда получалось.
Я прекрасно понимала, что неожиданная ласка — всего лишь игра на публику, попытка произвести хорошее впечатление на хозяев, чтобы впоследствии можно было выторговать отсрочку платежа или другие поблажки. И все же с какой легкостью я положила голову на мамино плечо, прижалась к ней! Словно часть меня, с которой я ничего не могла поделать, исподволь ждала этой минуты.
— Мы всегда проведываем наших жильцов, — сообщил Ронни, пока мама рассеяно теребила прядь моих волос. — Всеми бумагами занимается агентство, но нам нравится приветствовать новых людей лично.
— Ужасно мило с вашей стороны, — заметила мама.
Она отпустила мои волосы, ее ладонь как бы случайно легла на дверную ручку и будто невзначай еще на дюйм прикрыла дверь, разделяющую нас и Хоникаттов.
— Извините, но Руби хотела сказать, что я тороплюсь на работу…
— Да-да, конечно! — отозвалась Элис. — Если вам что-нибудь понадобится, обязательно сообщите. Ронни, дай Руби номер телефона.
Под нашими взглядами Ронни вытащил из кармана рубашки клочок бумаги и ручку и медленно вывел несколько цифр.
— Вот, держите, — сказал он, протягивая листок. — Чуть что — сразу же звоните!
— Обязательно, — улыбнулась мама. — Большое спасибо.
После недолгого обмена любезностями супруги наконец спустились с крыльца и пошли к машине, Ронни обнимал жену за плечи. Он усадил ее в грузовик, аккуратно закрыл дверь и только потом сам сел за руль. Дал задний ход и осторожно, чтобы не помять траву, развернулся — приемов в восемь, не меньше.
К тому времени мама уже вернулась к себе в комнату, по пути выбросив бумажку с телефоном в пепельницу.
— «Поприветствовать лично!» — ага, как же! — передразнила она Ронни. — Скорее разнюхать что-нибудь!
Мама оказалась права. Супруги всегда появлялись неожиданно, по каким-либо мелким хозяйственным делам: то поменять садовый шланг, которым мы никогда не пользовались, то подрезать осенью разросшиеся кусты лагерстремии, то соорудить во дворе купальню для птиц. Они наведывались так часто, что я научилась узнавать тарахтение их грузовичка, едва он сворачивал на дорожку, ведущую к нашему дому. Маминой вежливости хватило только на первую встречу. После того дня она не обращала внимания на стук в дверь и даже глазом не вела, когда сквозь узенькую щелочку между жалюзи в окно гостиной заглядывала Элис, чье лицо казалось мертвенно-бледным и призрачным от яркого света сзади.
Из-за того что Хоникатты так редко видели мою маму, они почти два месяца не догадывались о ее исчезновении. Честно говоря, если бы не сломалась сушилка для белья, они бы никогда ничего не узнали, и я бы по-прежнему жила в коттедже. Правда, мы за него давно не платили, и электричество вот-вот должны были отключить, но я бы выкрутилась, как обычно. Я прекрасно справлялась сама, во всяком случае, ничуть не хуже, чем с родительницей. Не очень-то большое достижение, но я гордилась собой. Словно доказала, что больше не нуждаюсь в ней, совсем как она во мне.
Сушилка полетела с шумом и запахом гари, когда поздним октябрьским вечером я готовила макароны с сыром в микроволновке. Пришлось протянуть через кухню веревку, развесить белье — джинсы, рубашки, носки — перед электрообогревателем, которым я пользовалась с тех пор, как кончился пропан, и надеяться на лучшее. На следующее утро почти ничего не высохло, и потому я надела вещи посуше, а остальную одежду оставила на веревке, решив, что разберусь после работы. Но днем приехали Ронни с Элис, якобы для того, чтобы заменить разбитую плитку на крыльце, увидели сохнущие шмотки и зашли в дом. Так все и открылось.
Я не знала о докладе, составленном работником социальной службы, до тех пор, пока не оказалась в приюте. Шейна зачитала документ вслух, и мне сразу стало ясно: автор здорово преувеличил, видно, хотел, чтобы все выглядело хуже, чем на самом деле.
«Несовершеннолетний ребенок обитает в съемном доме без водопровода и отопления. Кухня очень грязная и кишит насекомыми. Обогревателя нет. Обнаружены следы употребления алкоголя. По всей видимости, несовершеннолетний ребенок живет какое-то время без присмотра взрослых».
Вообще-то водопровод у меня работал. Просто на кухне не было воды из-за того, что лопнули трубы. Потому и грязная посуда скопилась — не таскать же воду из ванной всякий раз, когда надо сполоснуть пару тарелок. А что касается «насекомых» — у нас всегда водились тараканы, правда, без проточной воды их стало больше. Впрочем, я регулярно брызгала в углах аэрозолем. И обогреватель у меня был, только не включенный. А бутылки на журнальном столике вряд ли можно считать достаточным основанием для того, чтобы выдернуть человека из привычной жизни, даже не предупредив.
Пока Шейна читала доклад ровным, невыразительным голосом, я думала, что смогу оправдаться. Объясню все как следует, и меня отпустят домой. В конце концов, через семь месяцев мне исполнится восемнадцать, и никому не будет дела, как я живу. Но едва я раскрыла рот, чтобы высказаться по первому пункту — отсутствию водопровода, она спросила:
— Руби, где твоя мама?
Только тогда я начала понимать то, что позже стало очевидным. Что бы я ни говорила, используя выработанное годами мастерство убеждения, как бы тщательно ни продумывала аргументы — меня никто не будет слушать. Существует одно-единственное обстоятельство, и ничего тут не попишешь.
— Не знаю, — ответила я. — Она пропала.
После того как мы осмотрели дом и место для будущего пруда и пережили еще несколько неловких минут, Джеми и Кора наконец оставили меня одну и спустились вниз готовить ужин. Было около половины шестого, но снаружи уже темнело, за деревьями догорала вечерняя заря. Я представила, как в пустом желтом коттедже будет заливаться телефон, когда Ричард, мамин начальник в «Службе курьерской доставки», поймет, что мы не просто опоздали на смену, а вообще не появились. Чуть позже телефон, наверное, опять зазвонит, затем к дому подъедет машина и притормозит у окна. Какое-то время коллеги будут ждать меня, может, даже пошлют кого-нибудь постучать в дверь. Не дождавшись, торопливо развернут автомобиль прямо на аккуратном газоне Хоникаттов и уедут, взметнув из-под задних колес траву и комья грязи.
