– В порядке! Как раз под ваши размеры. Да еще с сюрпризами!
– Вот это я люблю! Сюрпризы – это вещь! Бухалово есть или свое взять?
– Есть, чтобы целый день куролесить!
– Все поняла! Считай, уговорил, черт старый!
– Уговорил? Да ты за этим делом без всяких уговоров полетишь, как бешеная. Знаю тебя, шалаву!
– Ты давай, дед, иди! Мне еще себя в порядок привести надо!
– Давай, но запомни: кого ты там с собой возьмешь, мне без разницы, и что вы вытворять там будете, тоже, но чтобы без визга и шума. Чтобы до соседей ничего не дошло, поняла?
– Поняла, поняла, в первый раз, что ли?
– И учти, в одиннадцать бабы из дома вон! И мужиков за собой не тащить! Предупреждаю. Не дай тебе бог, Зинка, ослушаться, старшой там будешь! С тебя и спрошу! Собирайся и вперед, работать, невеста!
С этими словами дед Ефим вышел из дома проститутки. Кислый запах ее пропитой хаты сменился свежим порывом чистого осеннего воздуха. Ефим немного постоял, жадно вдыхая этот чистейший, пьянящий аромат приближающейся осени.
С этим решено! Теперь надо к «бугру». А это на противоположный конец поселка. Но делать нечего. Времени навалом, можно не спешить. Он перешел улицу, свернул в узкий проход, направляясь в сторону реки. Ефим пошел задами, чтобы зайти в нужный дом с тыла, от глаз подальше.
Добротный дом на излучине встретил его скользкой, поднимающейся от деревянных мостков ступенчатой дорожкой. Сюда, в этот неприветливый дом, он всегда приходил со стороны реки и всегда с трудом преодолевал эту земляную лестницу, не забывая помянуть ее парой крепких словечек из своего богатого лексикона.
Сегодня подниматься было труднее, ступени были мокрыми, и если бы не проволочные поручни, неизвестно, добрался бы вообще наверх старый Ефим. Оттого и был он в мрачном расположении духа. Пацана нашли по лестницам лазать.
Выйдя на площадку, Ефим оглянулся, выругался:
– Черт, злодерьмучка проклятая, так и смотри, чтоб не сковырнуться вниз. А слова, блин, не скажи! Так принято! Эх, горе наше тяжкое!
Отдышавшись, дед прошел во внутренний двор, обнесенный высоким деревянным забором с двумя рядами колючей проволоки поверху.
Эта проволока всегда вызывала у деда Ефима одну и ту же реакцию:
– Как на зоне, в натуре!
Но и лестница, на которой ему приходилось корячиться, и проволока, протянутая по забору и сильно раздражавшая деда Ефима, и те ругательства, которые он беспрестанно повторял, поднимаясь в этот дом, всегда относились только к вещам, но никогда к тому человеку, который и придал всем этим вещам настоящее положение, – хозяину дома – угрюмому Якову Петровичу Голонину.
И хотя по годам Ефим и Яков были почти ровесниками – обоим было около восьмидесяти, Яков Петрович всегда был старше. И раньше, на зоне, и потом, на поселении. Был он старшим и сейчас, когда с тех пор утекло много воды. Старшим по своему положению. И это Ефим безоговорочно принимал и такому раскладу подчинялся.
Старый кобель Дозор при появлении деда Ефима даже не вылез из своей сухой будки, лишь проводил одним своим красным глазом гостя, вновь уткнувшись мордой в лапы.
Ефим открыл двери сеней, прошел до середины, нащупал в темноте ручку двери, ведущей в жилую часть, открыл ее.
За длинным столом сидел Яков, рядом суетилась то ли его внучка, как утверждал сам Голонин, то ли девка какая приблудная – точно никто в поселке не знал. Звали эту длинноногую, тощую, как жердь, плоскую по всем статьям деваху без возраста Настей. Ее как-то привез из Верхотурска бывший зэк и знатный охотник Яков Петрович Голонин, один из немногих в крае прилично знающий тайгу и ее скрытые тайны. А это, считай, не одна тысяча гектаров девственного леса, с его болотами, реками, утесами и звериными тропами.
– Здорово будь, Яков Петрович, – поздоровался дед Ефим, зайдя в горницу.
– И тебе того же, проходи, присаживайся, время полдничать, – стрелки на старой «кукушке» рядом с образами действительно вплотную приблизились к полудню.
– Настя! Принеси поснедать гостю дорогому, да графин не забудь! Давай поживее, – Яков Петрович шлепнул свою родственницу по тощему заду, – а потом иди к тетке Матрене, поможешь ей.
– Но, дядя Яков! Я хотела...
– Я тебе чего сказал? А? Не поняла, дура? После Матрены сделаешь, что хотела.
– После поздно будет, – надулась Настя.
– Переживешь! Ну, чего встала, как струя на морозе? Шевели мослами, пока я тебя вожжами не подогнал!
Женщина внесла второй прибор для Ефима, выставила, как и велено было, графин с водкой и две рюмки.
Яков Петрович глянул на старого знакомца.
– Давно, Ефим, не встречались!
– Недели две!
– Да? А мне казалось, больше. Но все одно, давай по стопарю, за встречу!
Выпили, начали обед из старинной посуды, непонятно каким образом оказавшейся у Якова.
Отодвинув пустую тарелку из-под первого, Яков сказал:
– Чую я, новость у тебя ко мне?
– Есть маленько!
– Ну? Говори!
– Помнишь, ты говорил, что нужно пару человек из зоны встретить?
– Конечно, помню!
– Вышли они сегодня.
– Так! Те, кого Порох нам из-за колючки порекомендовал?
– Их! А боле никто и не выходил! Подобрал! Специально, можно сказать, с утра возле забора дежурил. Как вышли бедолаги, я к ним. К себе отвел. Напоил, накормил, как и договаривались.
– Что они говорили, какие планы строят?
– Как Порох в маляве передавал, хотят тут остаться, мол, идти им некуда, да и незачем пустыми.
– Понятно! Сейчас что делают?
– Блудят!
– Не понял?
– Да как выпили, пожрали, баб им захотелось. Вот и отправил к ним Зинку с подругой, развлекать до вечера. Всех предупредил, что шалман до одиннадцати часов и только в хате. Посмотрим, как контролируют себя!
– Хорошо! Ты все правильно, Ефим, сделал. Сегодня пусть отдыхают. А вот завтра!.. Завтра сделаешь следующее, слушай внимательно, не ошибись по старости. Ну-ну, не обижайся, я же так, по-дружески!
Яков Петрович наклонился к Ефиму, тихо, слегка жестикулируя руками, что, впрочем, было его привычкой, о чем-то долго говорил последнему, закончив словами:
– Все запомнил, Ефимушка?
– Запомнил, Яков Петрович!
– Вот и добро! Дело задумано нешуточное, Ефим! Ошибка, даже малейшая, пусть случайная – смерть! Запомни это.
– Запомнил!
