набившийся в рот и нос мокрый снег. Лишь после этого ощутив боль в боку. И уже после этого сообразив, что валяется в сугробе под соседней машиной. Когда до ушей долетел грохот железа — вообще не зафиксировала. Просвистело мимо. Зато не просвистел гремучий мат Семёныча.
Цепляясь за бампер машины мокрыми пальцами, Юлька села. С грехом пополам отёрла снег с лица. Глянула на источник мата и обомлела: Семёныч стоял у помятой морды Ипсума. Которую взасос поцеловала Бэха. Её хозяин как раз вылезал наружу с такой оторопевшей физиономией, что «умышленным нанесением повреждений» тут и не пахло.
— Как так? — сипло выдавил он, выпучившись на помятый нос Ипсума.
— Это ты мне скажи, — чуток поостыв, предложил Семёныч.
Стянул с головы треух и вытер лицо слипшимся мехом:
— С бодуна?
— Не пью, — хрипло каркнул виновник ДТП.
Повернулся и зашагал к Юльке. Нагнулся и ни капельки не виновато просипел:
— Цела?
Ему просто трудно говорить — поняла она, машинально кивнув. Бедненький. Встрепенулась, бодро поднялась на ноги и поспешила утешить:
— Со мной всё в порядке. Меня что-то отбросило.
— Я у нас уже «что-то», — съязвил Семёныч, присаживаясь на корточки у места состыковки машин.
— Спасибо, родненький, — заковыляв к нему, только и смогла выдавить она. — Я ж… я
— Раздавило бы, — сурово поддакнул Семёныч, что-то нашаривая под Бэхой.
Юлька опустилась рядом с ним прямо на задницу. И невольно глянула на дворники Ипсума: ящерка пропала. Может, ударом смело — зашарила она взглядом по капоту. Виновник ДТП между тем достал из портмоне визитку и протянул пострадавшей:
— Оплачу. Позвон…
И зашёлся таким надрывным кашлем, что Юлька поспешила заверить:
— Я позвоню. Не напрягайтесь.
Он кивнул, выудил из кармана спутниковый телефон с длинной антенной. Набрал номер — ему ответили почти мгновенно, словно только и делали, что ждали звонка.
— На стоянку, — просипел мужчина и отбился: — Семёныч, — со значением кивнул на Бэху.
— Сделаю, — отмахнулся тот. — А ты девчонку на работу подкинь.
— Я на такси, — невесть с чего вдруг испугалась Юлька.
От хозяина бэхи веяло чем-то не слишком воодушевляющим. И длить их случайное знакомство хотелось так же, как замёрзнуть насмерть в заглохшем Ипсуме. Если ремонт не влетит в копеечку, сама оплачу — решила она, поднимаясь.
Виновник ДТП просто кивнул, развернулся и потопал вдоль снежных автомогил на выход. А Юлька полезла в салон за рюкзаком, ловя себя на том, что глаза то и дело обшаривают дворники. Умостившись на пассажирском кресле, залезла в бардачок, откапывая пластиковый конверт со страховкой и прочим. В руку сама собой легла «выкидуха», подаренная Даянчиком накануне свадьбы.
— Прошло семнадцать лет, — напомнила Юлька ножику, проведя пальцами по насечкам на алюминиевом корпусе.
Двинула кнопку выброса клинка — тот привычно выстрелил, красуясь безупречно зеркальным лезвием. Снова двинула кнопку — клинок бесстрастно скрылся с глаз.
— Прошло семнадцать лет, — повторила Юлька, чувствуя, что это отчего-то невыразимо важный факт.
Прямо галактической важности. А ведь с утра ничего такого… И вчера, и все последние месяцы. Точней, все три месяца, прошедшие с того дня, как они оба дружно решили: хватит. Как тогда сказал Даян? Если глаза двоих смотрят друг мимо друга, значит, им уже не по пути. Ноги должны идти за глазами.
— С утра всё было нормально, — напомнила она себе почти менторским тоном, заменяющим твёрдую уверенность в том, что всё действительно в порядке. — Я ведь люблю Кирилла, — попыталась убедить зеркало заднего вида, транслирующее тонированное стекло снежного бархана за багажником. — Я же его люблю. У меня же сердце ёкает и всё такое. А на Даянчика давно не ёкает. Да и ему не ёкается. Даже не икается, когда матерю. А у него есть Галчонок. Очень хорошая девушка. Нет, кроме шуток замечательная! — рассердилась Юлька на бесстрастную стекляшку и опомнилась: — Впрочем, тебе-то реально никакого дела до наших тараканов. Которые только и умеют, что балбесничать.
Что-что, а уж балбесничать они с Даянчиком реально умели. Самозабвенно и всеобъемлюще. С неподражаемой фантазией и неописуемым пофигизмом. У них это, как говорится, генетическое. Золотая молодёжь, рождённая в эпоху последних годочков упадка советской власти. Отрыжка пира во время чумы.
Рождённая под раскидистой номенклатурной сенью хозяев «той жизни», которые дружно бросились хозяйничать и в этой новой. «Положили» на всю эту химию процесса строительства коммунизма и реанимировали капитализм. Зажили, так сказать, в привычное «собственное удовольствие». Только теперь реально с удовольствием.
Ибо отпала нужда прятать от народа свою чисто буржуйскую тягу к накопительству и красивой жизни. Во избежание, так сказать. С высоты, где расселся отец Юльки, любое падение казалось сродни низвержению в ад, минуя помпезные партийные похороны. Потому и жил папуля в вечном страхе: то ли сказал, тому ли кланялся, в те ли дебри забрёл, в ту ли клику затесался.
Что ни в коей мере не отразилось на ней. Так уж получилось. Противоречивое дитя партийной элиты — как обзывала её бабушка. Собственно, и воспитавшая внучечку, пока родители строили для неё светлое буржуазное будущее. С одной стороны, Юлька имела всё. С другой, от души «имела» отцовские проповеди насчёт приобщения к бизнесу.
Замуж выскочила в семнадцать. За такого же сопляка. И за такого же «противоречивого» отпрыска бывшей партийной элиты — революционный шаг, вызвавший гражданскую войну в обоих семействах. В самый разгар дележа «совместно нажитого» советским народом — по мнению взрослых: весьма несвоевременно.
Они с Даяном и виделись-то пару раз до того дня, как им вздумалось «посадить семя будущей жизни» в её пузо. По́ходя от скуки. С полным отсутствием планов относительно друг друга. Снова встретились через пару месяцев. В тот день, когда будущая мать сообщила, что «в положении». И тут Даян занял крайне принципиальную позицию: своего сына он будет растить сам.
Следующим совместным шагом было ещё одно шокирующее всех решение. По общим невнятным идейным соображениям молодожёны открестились от заманчивой суетливой жизни постсоветских буржуа. Уметелили «за кордон» на целых десять лет. Причём, жили на собственные заработанные средства — принципиально и неподкупно. Отбрыкивались от любой попытки родителей их облагодетельствовать.
Выучились, поработали на тамошних буржуев, притомились, пресытились и вернулись в родные палестины спецами — каждый в своей области. Не считая свободного владения несколькими европейскими языками. Молодая нахватавшаяся всяческой иноземщины цаца с лёгкостью нашла козырное местечко менеджера. Даяна тоже «отхватили с руками» — он был рождён для того, чтобы мир нарочно для него придумал компьютеры.
Вернувшись на родную сторонушку, уже привычно шокировали родню. Объявили о своём выходе из буржуазно-клановых сообществ обоих семейств — уж больно зудело «добунтовать»
