Маяковский вспоминал о своем впечатлении в юношеские годы от задорной, веселой новаторской смелости стихов «Золота в лазури»: «Ведь вот, — рассказывает он о своих юношеских чувствах, — лучше Белого я все-таки не могу написать. Он про свое весело — в небеса запустил ананасом». В этом «весело — запустил в небеса ананасом» есть то же свое осмысление Маяковским центральной темы Белого, которое проходит и через «Облако в штанах» — в цикле идей («Я обсмеянный у сегодняшнего племени… Вижу идущего через горы времени» и т. п.), разрешающихся разгромом рая («Крыластые прохвосты! Жмитесь в раю!» и т. п.). В той же «Автобиографии» Вл. Маяковский отмечает и свой интерес к формальному новаторству Белого: «Перечел, — пишет он себе начала 1909 года, — все новейшее. Символисты — Белый, Бальмонт. Разобрал: формальная новизна. Но было чуждо. Темы и образы не моей жизни».
Маяковский действительно испытал в юности влияние стихов Белого. К Белому восходят два важные «конструктивные принципа поэзии Маяковского: ритмическая акцентировка слов, выделенных в отдельную строку, и общая приподнятость интонации, основанной на контрастных столкновениях трагического пафоса, иронии и лирики»[2]. Предвосхищают Маяковского и такие особенности стиха «Золота в лазури», как составные рифмы (в частности, и возмущавшая впоследствии Белого его же рифма: «валькирия» и «бросаю гири я»).
И действительно, в «Золоте в лазури» Белый создал для выражения своеобразного содержания сборника новую форму лирического стиха (свободный стих), в котором широко применены ритмическое выделение фраз и слов в строки разной величины, перебои ритма, разнообразные разговорные и мелодические интонации, делающие стих послушным орудием для выражения самых различных душевных состояний.
Эта новая форма свободного стиха произвела огромное впечатление на всю русскую поэзию середины 1900-х годов.
3
Новая эпоха в жизни и творчестве Белого открывается стихами 1904 года, вошедшими впоследствии в его сборник «Пепел» (1909).
«Пепел» от стихов «Золота в лазури» отделяет эпоха подготовки революции 1905 года. Исторические события, приведшие русский народ к революции 1905 года, разрушили у крупнейших символистов, прошедших через соловьевство (Блок, Белый), наивную целостность их мистико-романтического мировоззрения и повели их к пониманию реальной действительности России. Это развитие их общественного сознания определило их дальнейшие писательские пути, открыв Блоку дорогу к «Нечаянной радости» и «Балаганчику», Белому — к «Пеплу».
Пересматривая «Пепел» в 1928 году для переиздания, Белый поразился, в какой степени его лирика в «Пепле» отражает социальную трагичность времени, ее породившего («Пепел», 1929, стр. 1. В «Пепле» не только отразились темы революционных событий 1905 года (см., например, стихотворение «Похороны», вызванное, несомненно, похоронами Баумана), но отразилось и все своеобразие той сочувственной по отношению к революции 1905 года позиции, которую занимал Белый в эти дни.
Революцию 1905 года Белый пережил в Москве, он был свидетелем подъема революционного движения, героической обороны Пресни и наступившей вслед затем расправы реакции над революционерами. Сразу же после этого он попал в литературные круги «либеральной общественности» Петербурга, в среду посетителей религиозно-философских собраний. Сытое благодушие буржуазно-дворянских литераторов произвело на него впечатление преступной бестактности и непонимания того, что этот порядок уже обречен на гибель. Эти настроения нашли отражение в его стихотворении «Пир». Пир — есть пир «над бездной»:
К столу припав, заплакал я,
Провидя перст судьбы железной:
«Ликуйте, пьяные друзья,
Над распахнувшеюся бездной»
и т. д.
Здесь естественна аналогия к стихотворению Брюсова «Грядущие гунны», в котором Брюсов приветствовал революцию, грядущую уничтожить и его самого вместе с обреченной господствующей культурой.
Вот почему в «Пепле» — книге, связанной с темами революции, — тема города разработана Белым не столько в плане традиционного в России после Верхарна урбанизма (город-спрут), сколько именно в разрезе раздирающей город социальной борьбы. Вырождающийся мир буржуазно-дворянской культуры — с одной стороны, и революционер-рабочий — с другой, — вот символы «города» Белого (см., например, «Похороны», «Пир» и др.).
В «Между двух революций» Белый писал: «Шесть лет с середины девятьсот пятого года до конца девятьсот десятого — есть прохождение сквозь омут человека, засосанного им; прохождение через годы реакции, через горчайшие испытания личной жизни, через разуверенье в людях, через картины ужаса и бреда, в которых отразилась мне роль крепнущей буржуазии, влекущей судьбы народа к бессмыслию мировой бойни, через картины растления неустойчивых слоев интеллигенции в огарочничестве, в душной наркотике эротизма».
«Пепел» открывается серией стихов, посвященных «родине-матери» и ее сложной судьбе. Одну за другой изображает Белый картины русской действительности эпохи реакции:
И кабак, и погост, и ребенок,
Засыпающий там у грудей: —
Там — убогие стаи избенок,
Там — убогие стаи людей.
Мать Россия! Тебе мои песни
и т. д.
Изображает и безвыходную долю бедняка в царской России:
Ждут: голод да холод — ужотко;
Тюрьма да сума — впереди.
Свирепая, крепкая водка,
Огнем разливайся в груди!
Первое же стихотворение «Пепла» «Отчаяние», начинающееся стихом: «Довольно: не жди, не надейся», вводит в понимание тона всего сборника. В предисловии к 1-му изданию «Пепла» (1909) Белый писал: «Да и жемчужные зори, и кабаки, и буржуазная келья, и надзвездная высота, и страдания пролетария, — все это объекты художественного творчества… Действительность всегда выше искусства… Смерть и разрушение широкой волной подмывают села, усадьбы; а в городах вырастает бред капиталистической культуры. Лейтмотив сборника определяет невольный пессимизм, рождающийся из взгляда на современную Россию». Белый верно определил содержание «Пепла». Для сборника характерно именно настроение общественного пессимизма и отчаяния, ощущение столыпинского режима как воцарившегося кабака и похабства, ощущение «вставшей над страной Смерти».
Характерно, что первоначально сборник был озаглавлен Белым: «Тоска по воле», потом переименован в «Пепел» и что в 1917 году, проектируя переиздание, Белый предполагал озаглавить этот цикл стихов: «Россия».
И принципиальное значение для сборника имеет программное посвящение «Пепла»: «Посвящаю эту книгу памяти Некрасова» и следующий за этим посвящением эпиграф ко всей книге из стихов Некрасова:
Что ни год — уменьшаются силы.
Ум ленивее, кровь холодней…
Мать-отчизна! Дойду до могилы,
Не дождавшись свободы твоей.
и т. д.
Эта программная ориентация Белого на передовую демократическую гражданскую поэзию представляла собой разрыв с эстетическими предрассудками раннего символизма. Впечатление от нового направления поэзии Белого в кругах символистской интеллигенции было огромно.
В новых стихах Белого нельзя было не видеть прямых отголосков революционных настроений 1905 года.
Господствовавшая критика была шокирована резкой политической «тенденциозностью» «Пепла». О лирике Белого буржуазно-либеральные критики писали, что это не стихи, а антихудожественная противоправительственная публицистика, изобличающая
