научились так управляться с нитями, красками и узорами, что смогли создавать в ткани самые, что ни на есть, истинные подобия богов. Так они связали их, выхватив всех богов с небес, когда создавали изображения на коврах, сковав всех богов, когда был завязан последний узел. В Жамиире было и есть великое множество ткачей. С помощью народа, при поддержке богатых покровителей они соткали много-много ковров, гораздо больше количества богов. Они захватили их всех.
Я наслышался этого при нашем переходе через Иракасси. Жителей Жамиира долгое время тиранили боги и их развращённые священники. Жамиирцы подняли восстание, революцию возглавили ткачи и торговцы коврами.
Я тихо сидел рядом с мальчиком, раздумывая, в кои-то веки не в силах понять, что же делаю в этом месте. Когда я явился сюда, у меня была ясная цель. Теперь же я запутался.
— Я желаю приобрести бога, Нимбулек, — сказал я. — Если у меня останется достаточно денег, я мог бы приобрести и тебя тоже, у твоего хозяина. Как по-твоему, сколько он за тебя заплатил?
— Я подкидыш, — торжественно объявил мальчик. — Дар судьбы.
— Это подарок, — сказал я Хэшу позже, вручив ему склянку с ханкилем и только что купленную блестящую стеклянную трубку. — Возьми, — велел я. — Ты десятикратно заслужил это. Но, умоляю, пожалуйста, не накуривайся, пока мы не вернёмся с торгов. Мне потребуется твой острый ум.
Хэш, изобразив удивление, опустил глаза и протянул тёмную широкую ладонь. — Благодарю, — протянул он без малейшей радости, а иначе не был бы Хэшем.
Мы как раз заканчивали ужинать. Домашние слуги носились туда и сюда, одинаково слушаясь и Хэша, и меня, словно мы были не хозяином и слугой, а двумя равноправными гостями. Я огляделся в поисках мальчика Нимбулека, но не увидел его.
Этот день прошёл бесцельно и безвыгодно. Я ходил на базар, но не отыскал там ничего, хоть мало-мальски стоящего, лишь пустяки, вроде трубки и ханкиля. Поэтому я вернулся в баню, позволив омыть и очистить меня. Вдобавок, мне завили бороду и так напомадили летучим благовонием, что я мог поклясться, что вспыхну, если хоть шагну на солнечный свет.
Вот так, впустую и прошёл этот день, дорогой племянник. Такими вопросами мне довелось заниматься.
Однако, важнее всего должна была оказаться ночь — цель нашего ожидания, потраченного впустую дня, долгой дороги к Жамииру. Когда солнце сядет, каменные рога Жамиира возгласят триумф этого города и его человека, насмехаясь над побеждёнными богами. Затем начнутся торги. Я терпеливо ждал. Мой кошель был поистине очень тугим.
Сумерки — этот исключительно запоминающийся час — ещё больше углубили красный оттенок неба. Это походило на пропитанную Божественным светом кровь, разлитую по лику космоса. Вот так это действовало на моё настроение, когда мы с Хэшем поспешили на торги.
Даже непроницаемое лицо слуги озарилось новым оттенком. Оно пылало, будто у человека, светящегося изнутри, человека, полыхающего эманациями, похищенными у богов. — Тканые боги Жамиира, — бормотал он, расталкивая и пропихивая нам путь через шумящую цветастую толпу во дворе полуразрушенного храма, — весь поверженный пантеон на продажу.
Меня встревожила игра света: его глаза круглились тёмными ямами, в каждой из которых двигалась единственная огненная крапинка.
Я остановился, немного испугавшись. На миг он стал вовсе не моим привычным Хэшем, а неким иным существом, взирающим через плотское обличье моего слуги, как можно смотреть сквозь кисею или вуаль.
Затем я пожал плечами, отмахнувшись от этого впечатления, как от ещё одной странности Жамиира.
— Боги. Проклятье на богов, — продолжал он бормотать. Я не стал требовать объяснения. Думаю, он тоже как-то чувствовал, что боги были повсюду вокруг нас, причём не связанные тканью, а в воздухе, в самой жамиирской пыли.
— Проклятье богов, — говорил он.
— Разве ты не храмовый подкидыш? — спросил я, когда мы проходили под внушительной, освещённой кровавым светом, аркой. — Разве не боги защищали тебя? Разве не они защищали тебя?
— Моя мать оставила меня на богов, а боги оставили меня на попов-отсеивателей с их гнусными псалмами и ненасытной жаждой денег. И не таких честных, как обычные торговцы. За подношения они ничего хорошего не выдавали.
— Тогда как идущий к ковроторговцам за покупкой, по крайней мере, отправится назад с пригодным ковром.
Проигнорировав мою изысканную иронию, он схватил меня за рукав, когда мы остановились перед осквернённым храмом. — Не опасайтесь устроителей торгов, — внезапно остерёг он меня. — Они священники, богобоязненные люди, даже теперь. И они носят маски. Когда вы сегодня ушли, я расспросил домашних слуг о множестве вещей. Они рассказали мне, что священники носят маски.
— Маски?
— Им выжгли лица. А ещё содрали кожу с рук. Маски из парафина и перчатки из человеческой кожи — своей собственной — чтобы пощадить чувствительность покупщиков.
Я содрогнулся. Я окинул толпу взглядом. Люди Жамиира выглядели возбуждёнными, переполненными эмоциями, которые вот-вот вырвутся наружу. Они гомонили, но это не была довольная толпа. Это был не праздник, а, по моему ощущению, обряд бесконечного возмездия богам, жрецам, всему грандиозному и волшебному, что находится за пределами досягаемости отдельного жамиирца.
— Но зачем именно такие увечья?
— Это были первосвященники, истинные провидцы, а не мелкие крохоборы, которых вы вчера видели у городских ворот. Эти люди регулярно зрели богов — не просто каменных идолов, а истинные духовные формы — и говорили с ними. Они грезили великими грёзами и изрекали пророчества. Они страшили жителей Жамиира. Поэтому власти решили, что они должны пострадать больше, искалеченные, вынужденные продавать своих собственных богов на торгах. Считается, что это справедливо.
Толпа двинулась вперёд. Хэш вцепился мне в рукав, когда мы проходили под треснутым фризом. На голову мне свалилась крохотная плитка — совершенно синий фарфоровый квадратик, с ноготь размером. Я покрутил его в руке, словно монетку, а потом уронил в карман.
— Что вы нашли, хозяин?
— Наверное, знамение. В Жамиире не торгуют знаками и знамениями, наряду с богами?
— Нет, хозяин. Не направляемые богами знамения происходят сами по себе. Они бесполезны.
— О.
Двор сообщался с внутренним двориком, некогда бывшим храмовым святилищем и запретным для всех, кроме священников. Многие вещи тут вызывали моё изумление и интерес. Безголовые статуи медленно вращались на круглых подставках, движимые некими невидимыми механизмами, каменные руки медленно помахивали в воздухе, маня нас вперёд. На столбах висели таблички с номерами. Громадный просцениум вмещал увязанные товары — самих богов, в то время, как их сторожили богобойцы с золотыми цепами, бойки которых щетинились косточками из пальцев верующих.
Даже тут повсюду сновали разносчики. На каждом прилавке — мошны с монетами. Храм Торговли.
Толпа глумилась. Они вопили и хлопали. Они дудели
