фигура.
— О Боже. — Мой желудок завязывается узлом, сжимается так сильно, что мне приходится бороться с тем, чтобы меня не вырвало прямо там, когда я замираю и смотрю, как мужчины осторожно вытаскивают тело.
Все кричат и выкрикивают приказы, но все как в тумане. В моих ушах нет ничего, кроме белого шума, когда я смотрю, как этот кошмар разворачивается передо мной.
Парамедики спешат, приступая к действию, и мое сердце пытается выскочить прямо из груди.
Хватка на моих руках усиливается, но я едва осознаю то, что вижу, поскольку моя абсолютная паника перевешивает все.
Но затем сквозь все это прорывается голос, и реальность рушится у моих ног.
— Папа, — кричит Нико, проталкиваясь сквозь толпу, пока дядя Дэмиен не хватает его, не давая встать на пути парамедика. — ПАПА, — ревет он, его голос надтреснут от боли и страха.
Тишина окутывает всех нас, пока парамедики делают свое дело, но в ту секунду, когда они начинают искусственное дыхание, я знаю. Я чувствую это до глубины души.
— Папа, — хнычу я, когда Стелла и Эмми прижимаются сильнее, практически удерживая меня.
— Все будет хорошо, Кэл. Это—
— НЕТ, — рычит Нико, наконец-то вырываясь из объятий дяди Дэмиена и бросаясь к носилкам, на которых лежит папа. — Папа, пожалуйста. Ты нам нужен.
Слезы текут по моим грязным и пыльным щекам, когда я стою там, снова сокрушаясь, в то время как мой брат разваливается на части.
Нико не ломается. Никогда. Поэтому вид его опущенных плеч и дрожащего тела разрушает меня.
Произносятся приглушенные слова, но, когда парамедики отступают, а дядя Дэмиен снова подходит к Нико, у меня есть все ответы, которые мне нужны.
Стелла и Эмми прожигают меня обеспокоенными взглядами, но я не смотрю на них. Я не могу отвести глаз от Нико, когда он опускается на колени рядом с безжизненным телом нашего отца.
Тьма опускается вокруг меня, сковывая все, пока я не клянусь, что мое тело состоит только из камня и льда.
Я наблюдаю за всем, что происходит вокруг меня, как будто я смотрю фильм, а не на свою собственную жизнь.
Руки поддерживают меня, но я теряю представление о том, кому они принадлежат, поскольку Тео, Себ и Тоби окружают Нико и пытаются удержать его вместе.
Я не замечаю человека, которого нет в их маленькой группе, пока другая пара рук не опускается на мои бедра и меня не уносит со сцены передо мной.
Алекс смотрит на меня сверху вниз испуганными глазами, и от этого все врезается в меня, как грузовик.
Мои колени подкашиваются, когда боль пронизывает меня насквозь.
Но он не дает мне упасть. Он никогда бы этого не сделал.
Он ловит меня и притягивает к своей груди, обнимая и крепко прижимая к себе.
— Мне так чертовски жаль, Калли, — выдыхает он мне в ухо, и осознание того, что он мне говорит, хотя я уже знала, полностью ломает меня.
Тепло окружает меня, пока мои девочки утешают меня, делая все возможное, чтобы сделать это более терпимым.
Но ничего из этого не работает. Боль слишком острая, слишком жестокая. И страх… Черт возьми, страх того, что это только начало агонии, такой же подавляющий, как и горе.
— Где он, Алекс? — хнычу я.
— Черт возьми, Кэл. — Его хватка на мне усиливается, и это мало помогает моему хрупкому состоянию. — Я не знаю.
Уткнувшись лицом в изгиб его шеи, я рыдаю обо всем, что потеряла, и обо всем, что, как я чувствую, ускользает от меня.
Голоса разносятся в воздухе вокруг меня, но я не слышу ни слова. Люди двигаются, двигатели урчат, а завалы продолжают вывозиться. Единственное, что остается неизменным, — это руки, обнимающие меня.
Поддержка Алекса никогда не ослабевает, несмотря на то, что ему так же больно, как и мне.
— Ты хочешь пойти и увидеть его? — спрашивает он сильным голосом, давая мне зацепиться за что-то.
— Эм… — У меня голова идет кругом от важности этого вопроса. Я крепко сжимаю глаза, пытаясь решить, хочу ли я, чтобы моим последним воспоминанием об отце было то, как он улыбается сегодня вечером, празднуя мамин день рождения, или лежит на носилках, вероятно, избитый, в синяках и переломах.
— Нико все еще там.
Я киваю в грудь Алекса и делаю глубокий вдох.
Это не только обо мне. Я не единственная, кто кого-то здесь потерял. Нико, он—
Рыдание вырывается из моего горла.
Мой брат только что потерял своего героя.
— Я нужна Н-Нико.
Губы Алекса приоткрываются, чтобы ответить, но я не даю ему шанса. Я обхожу его и иду туда, где мой брат все еще стоит на коленях на земле перед нашим отцом.
Я опускаюсь рядом с ним, мое сердце колотится в горле, и я смотрю на его профиль.
Выражение лица Нико непроницаемо, его маска прочно на месте.
Но в ту секунду, когда я тянусь к нему и обнимаю за плечи, все меняется. Как будто от моего прикосновения рушатся пошатнувшиеся основы, которые поддерживали его, и он падает на меня, сжимая меня так крепко, что мне трудно дышать.
Он ничего не говорит и не издает ни звука, пока мы просто держимся друг за друга. Наша боль сталкивается, наше горе только растет с течением секунд и минут.
Только когда некоторое время спустя на меня падает тень, я, наконец, отрываю взгляд от изгиба его шеи.
Я нахожу Тео, смотрящего на нас сверху вниз с расстроенным выражением лица.
— Босс отправился навестить вашу маму, — говорит он нам деловым тоном, но я понимаю почему.
Нико кивает, когда наконец отпускает меня, и оглядывается туда, где мирно лежит папа, и, прежде чем я понимаю, что делаю, я следую за ним.
У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на его грязное лицо.
— Папа, — шепчу я, двигаясь вперед и дотягиваясь до его руки, лежащей у него на груди.
Она все еще теплая, и я цепляюсь за нее, как за спасательный круг, несмотря на то, что знаю, что это подделка.
Он ушел. Я это знаю. И что еще хуже? Я это чувствую.
— Ты заслуживал лучшего, чем это, — говорю я ему. — Я… мне жаль, что ты не сможешь увидеть м-моего— Комок в моем горле обрывает остальные слова, когда моя рука ложится на живот. Ход, который, я надеюсь, все пропустят. Кажется, все, кроме Алекса, когда его рука опускается на мое плечо, мягко сжимая.
— Тебе следует пойти домой, Калли. Уже поздно и— Нико сглатывает и испускает долгий вздох. — Нам нужно продолжать копать. Он на мгновение опускает голову, прежде чем подняться на ноги и вернуться туда, где некоторые ребята все еще работают.
— Н-нет, я не могу—
