передаст их начальнику цеха, а тот — заму по производству, у которого было разрешение на посещение Инторга. Но пока Телль копил, Нацправительство ввело запрет на все продукты и медицинские товары из зарубежья. Оказалось, они опасны для здоровья.
Еще раньше запретили всю технику из-за границы, от простых наручных часов до автомобилей. Как и мебель с детскими игрушками, они не соответствовали Нацстандарту.
Сейчас в Инторге остались только одежда да напитки. Телль не отказался бы еще раз попробовать тот кофе, которым их когда-то на работе угостил начцеха. Это было очень давно, у начцеха родился сын, и он решил отпраздновать такое событие в перерыве, после политинформации. Рабочие с наслаждением вдыхали наполнивший цех горький, густой запах. Кофе всем досталось по трети стакана, каждый растягивал свою порцию до конца перерыва. Тот кофе, купленный в Инторге, Телль до сих пор помнил. Никакой отечественный, сделанный по Нацстандарту, с ним не сравнится.
Телль зашел в гастроном Нацторга. Раньше возле таких магазинов висели огромные плакаты "Покупай наше!" Теперь плакаты сняли за ненадобностью.
Нужный Теллю кондитерский отдел был самым дальним. Занимал он всего одну витрину и стеллаж. После того, как Нацлидер посоветовал меньше есть сладкого, которое вредно для зубов, оно почти исчезло из магазинов. А на фабрике у Телля перестали выпускать сладкую газировку.
Среди скучных, однообразных пирамид из пачек печенья на полках стеллажа, коробок с леденцами, пряниками под стеклом на витрине прилавка Телль высматривал зефир.
— А нет у вас зефира? — на всякий случай спросил он выросшую за прилавком женщину-продавца.
— Нет, — ответив, продавец ждала следующий вопрос.
Телль хотел купить именно зефир, его очень любил Ханнес. Зефира в магазинах не было уже несколько месяцев.
— Дайте тогда печенье, — попросил Телль и полез в карман за деньгами.
— Какое? — подчеркнуто равнодушно спросила продавец.
— Самое сладкое, — Телль даже улыбнулся, но продавец словно не видела его.
— Я его не ем, — ответила она.
Телль вспомнил, как в этом Нацторге он несколько лет назад хотел купить конфет. На целую коробку не хватало денег, и он попросил взвесить несколько штук. Тогда продавец сказала, что у них не рынок, поэтому здесь он может купить только коробку. То была другая женщина-продавец, гораздо старше нынешней, но Теллю все они казались одинаковыми.
— Какое чаще всего покупают, то и дайте, — решил он.
— Единицу, — продавец достала из завитринья пачку с цифрой 1 на упаковке и положила ее перед Теллем.
Расплатившись, Телль отправился в бакалею. Там, наклонившись к самой витрине, вглядывался в бумажные пачки с пшеном, перловкой, горохом и манкой пожилой мужчина.
— Вы можете мне подсказать? — неожиданно выпрямившись, он повернулся к Теллю.
— Что? — растерялся Телль.
Пожилой мужчина шагнул к Теллю вплотную. От него пахло одинокой старостью.
— Я не вижу номера, — зашептал он. — Я выхожу на улицу без очков, чтобы не привлекать внимание. Но без них я плохо вижу.
— Хорошо, — согласился Телль. — Что подсказать?
— Гречку, — по-детски шепнул пожилой мужчина и добавил: — Мне только номер. Давно ее не брал — вот решил…
Телль взглянул на ценники. Сам он различал крупу по номеру, а Фина — по названию. Когда она просила мужа после работы купить пачку крупы, Телль всегда просил сказать номер.
— Смотри, — учила его Фина. — Пшено — желтые маленькие шарики. Горох — шарики побольше, желтоватые. Гречка…
— Я знаю, как они выглядят, — перебивал жену Телль. — Ты номера скажи.
Гречка стоила дороже остальных круп, и Телль с Финой ее покупали нечасто. Пачку с номером 2 среди аккуратно разложенных пачек он сейчас нашел сразу. Она лежала не второй по счету, что было бы логично, а в конце ряда круп, у края витрины.
— Номер два, — сказал Телль.
Старик шепотом спросил его, сколько она стоит. Телль помог ему отсчитать деньги.
— Дайте мне тоже "двойку", — попросил он, подождав, пока старик расплатится и заберет гречку.
Едва Телль отошел от витрины, пожилой мужчина взял его за руку.
— Послушайте, — тихо начал он. — Вы только не говорите, если вас спросят здесь, что мне помогали.
— Хорошо.
Выйдя из двери магазина, старик отпустил руку Телля и стал спускаться по ступенькам.
— Не помогайте мне, — попросил он.
— Почему?
— Я боюсь, что меня отправят в дом престарелых, — убедившись, что их никто не слышит, объяснил старик.
Телль не понимал, почему он должен знать об этом. Ведь ему не было никакого дела до пожилого мужчины.
— Моих знакомых туда отвезли, — настойчиво продолжал старик. — Мы договорились — они мне напишут. Но ни от кого не пришло письмо. Ни от кого. Их туда увезли — и все.
— Так, может, рано еще? — пожал плечами Телль.
— Больше года прошло, как увезли последнего из них. Больше года, представляете?
Телль видел тревогу старика. Но что он мог ему ответить?
— Вы просто не знаете… — сожалением произнес тот. — Таким как я, одиноким старикам, одна дорога — в дом престарелых. Даже нашим клиникам мы не нужны. Старый, изношенный материал… Уже поздно, мне пора. Боюсь не успеть до отбоя. Прощайте.
Старик медленно скрылся в темноте.
Телль поглядел на часы. У него оставалось сорок минут, чтобы добраться домой до отбоя. В голову сразу вернулось решение инспекции. Как сказать о нем Фине? Как теперь смотреть в глаза Ханнесу, разговаривать с ним, зная, что сына ждет? И зная, что ему, Теллю, предстоит сделать.
Занятый своими переживаниями, Телль не заметил, как дошел до дома. В комнате Ханнеса горел свет, а рядом, у темного окна родительской стояла Фина.
Глупо было надеяться, что сын и жена легли спать. Собравшись с духом, Телль стал подниматься по ступенькам. Ноги не слушались, дрожали, но Телль думал о том, что его ждут. И сейчас это важнее.
Дома
Едва Телль открыл дверь, Фина вышла к нему из комнаты.
— Ты поздно пришел, — сказала она. — Все плохо?
Телль снял кепку, скинул плащ, наклонился развязать шнурки. Он не мог заставить себя произнести тех слов.
— Так что? — не дождавшись ответа, снова спросила Фина.
— Ничего, — коротко ответил Телль.
— Ясно, — жена опустила голову. — Я скажу Ханнесу, что ты устал. Чтобы он ложился.
Фина открыла дверь комнаты сына. Лежавший за книжкой на диване Ханнес выглянул из-за матери.
— Папа, — помахал он рукой.
Телль кивнул в ответ, и Фина погасила у сына свет.
— Мог бы улыбнуться, — бросила она мужу. — Ханнес ведь ждал тебя.
— Нечему тут улыбаться, — не глядя на жену, произнес Телль.
Ему хотелось броситься к сыну, обнять его, но, с ощущением собственной ничтожности, невозможности ничего изменить, Телль остался в прихожей.
