женщину под руку, зачастил Землянский. — Накладную сверил, все сходится. Наш вагон, наш. Сейчас будем груз вывозить.
— Тогда давай по-быстрому, — шумнула женщина. — И так тебя без очереди пропустила, народ разворчится...
Как только женщина, покончив с формальностями, удалилась, Землянский вновь обежал вагон. Возле небольшого пролома в стене, где доска была выбита и сквозь дыру виднелись туго набитые, бугорчатые от содержимого мешки, он остановился, оглянулся и, как и в первый раз, втянул носом воздух.
— Лук, — выдохнул Землянский.
Он привстал на носки, просунул в щель руку, коснулся пальцами шершавой поверхности мешка:
— Лук!.. Черт побери, лук!..
Радость, звучащая в его голосе, была несколько наигранна, он пытался успокоить себя, что страшного ничего нет и не произойдет, что все останется незамеченным. Он понимал, что в вагоне с катушками из-под кабеля просто не должно, не может быть мешков с луком, и это успокаивало. Внутренняя дрожь, вызванная скорее даже не угрызениями совести, а ощущением легкой опасности, постепенно отпустила Землянского, и он стал прикидывать выгоды столь неожиданного открытия.
3
Лучи света, проникая сквозь застекленный купол рынка, серели, смазывались, и от этого даже цветы и фрукты на прилавках казались не такими яркими, какими должны были быть. Однако приглушенные тона плодов южных республик отпугивали покупателей в гораздо меньшей степени, чем цены. Но все же торговля шла бойко.
Лишь возле мраморного прилавка «Бюро добрых услуг» никого не было. Покупатели отсутствовали, поскольку аккуратная табличка за стеклом оповещала, что в настоящий момент продавец занят приемкой товара.
Продавец бюро Ситникова стояла в дверях складского помещения и с отрешенным видом наблюдала за тем, как два внешне неказистых аксакала в перепоясанных платками ватных халатах таскают увесистые ящики с виноградом. Лицо Елены, или, как ее называли постоянные обитатели рынка, — Элен, своей самоуглубленностью и обилием макияжа напоминало лица великих актрис за минуту до выхода на сцену. И так же обманчива была ее внешность. Ситниковой с равным успехом можно было дать и двадцать пять, и тридцать семь лет. На самом же деле ей недавно исполнилось двадцать восемь. Критический возраст. Тем более для женщины, дважды побывавшей замужем. Елена Николаевна вынесла из брачной жизни твердое убеждение, что ревнивый муж причиняет много хлопот и сложностей. Нет, она не позволяла себе быть неразборчивой в связях, нет. Просто любила веселых и умеющих веселить мужчин. С ними она могла проводить время и не чувствовать угрызений совести, так как держала их на расстоянии и ловко уходила от навязчивых притязаний. Впрочем, бывали ситуации, когда уйти не удавалось. Бывали, когда и не хотелось. Поэтому в глубине души Елена понимала, что ревность и первого, и второго мужей не была лишена оснований. К выбору нового спутника жизни она решила отнестись более серьезно. Однако задача оказалась не из простых. Любителей провести время в обществе красивой и, несмотря на высокий рост и крупные формы, не лишенной грациозности женщины находилось немало. А вот таких, кто повел бы в загс, пока не обнаруживалось. Ситникову это настораживало, но не настолько, чтобы впадать в отчаяние. Она верила в свою звезду.
Думая о своем, Елена Николаевна не забывала отмечать в тетради вес и количество ящиков с виноградом. Почти все они уже выстроились в штабель.
— А это тебе, девушка, — приторно улыбаясь, с акцентом проговорил аксакал, который казался постарше. — Подарок Узбекистана.
Ситникова взглянула на весы, равнодушно повела плечами. Старик воспринял жест как согласие, снова разулыбался:
— Когда деньги получать будем?
Томный взгляд Елены уперся в пространство. Она тихо сказала:
— Здесь два ящика. А речь шла о трех.
— Э-э! Совсем грабишь! — возмутился старик. — Мы же виноград не в спортлото выигрываем! Ты так думаешь? Мы его растим, по́том поливаем!
— Можете забрать и не пользоваться услугами нашего бюро, — спокойно отозвалась Ситникова. — Желающих много, а склад у меня не резиновый.
— Некогда нам, девушка, стоять за прилавком, — вмешался в беседу второй аксакал. — В колхоз возвращаться надо, председатель три дня дал...
Елена словно и не слышала. Молча повернулась, пошла в подсобку. Аксакалы оторопело переглянулись. Старший укоризненно поцокал языком, потом махнул рукой:
— Подожди! Куда пошла? Мы согласны.
Ситникова небрежно бросила через плечо:
— Подходи к окошку, квитанции выпишу.
— Деньги когда получим?
— Завтра в кассе...
Повеселевшие аксакалы получили квитанции и заспешили к выходу. Когда их согбенные фигуры исчезли за стеклянными дверями, Елена вышла в зал, пошарила взглядом по торговым рядам и, увидев за одним из прилавков хмурого поджарого парня, направилась к нему. Проходя мимо, кинула:
— Зайди.
Тот перепоручил торговлю соседу и вскоре заглянул на склад.
— Что-нибудь есть, да?
— Виноград. Три ящика, — ответила Елена Николаевна.
— Сколько хочешь, Элен? — осведомился парень.
Ситникова ровным голосом назвала сумму. Парень поморщился:
— Дорого...
— Твое дело, — развела руками Елена.
— Сбавь полсотни, да? — пристально взглянул он, не увидел в глазах Ситниковой ничего, кроме безразличия, и со вздохом полез в карман. — Только ради тебя, Элен...
— Ради себя, Рафик, — усмехнулась она. — Ты не в прогаре...
— Еще продать надо, — вручая тщательно отсчитанные купюры, проворчал парень.
Он ушел, а Елена Николаевна, уединившись в подсобке, не пересчитывая, запихала деньги в чистую банку из-под кильки в томатном соусе и положила ее в ведро с мусором. После этого сменила табличку «Прием товара» на другую — «Санитарный час». Глянув на себя в зеркальце, она удовлетворенно усмехнулась и пальцем разгладила морщинку возле уголка рта.
Возле желтого козырька телефона-автомата стояли несколько человек с такими озверевшими от жары и рыночной толчеи лицами, что Ситникова не решилась обратиться к ним с просьбой пропустить без очереди. Она отошла в сторонку, вынула из кармана халата пачку сигарет, вытянув одну — тонкую, длинную, с коричневым фильтром, щелкнула газовой зажигалкой «Мальборо».
Очередь перед автоматом растворилась быстро. Набрав номер, Ситникова услышала знакомый голос:
— Отдел снабжения!
— Это я, — покосившись на прислушивающуюся к разговору старушку с зажатой в сухих пальцах двушкой, сказала Елена.
— Здравствуйте, здравствуйте, Федор Петрович! — разлился радушием голос на другом конце провода. — Как ваши дела? Накладные все подписали?
Когда собеседник назвал ее Федором Петровичем, на лице Ситниковой появилась ироническая гримаса. И хотя тот всегда в телефонных разговорах обращался подобным образом, лишь изредка варьируя имена и отчества, Елена не стала высказываться по поводу слегка раздражающей чрезмерной конспирации,
