патетически воскликнул он, взяв любимую за руки.
Окрест было безмолвно. От акаций веяло благовониями. Сердца бились в унисон. И хотелось лепетать любовный вздор.
— Чудна Гуслянка при тихой погоде! — в тон возлюбленному ответила она. — Ночь таит в себе очаровательные неожиданности.
Как бы в ответ на эти слова из-за куста акаций вышли двое молодых людей (он и он). Оглядевшись вокруг, один из них энергично толкнул влюбленного в грудь и употребил «обозвательный падеж».
В этот отнюдь не лирический момент из-за дерева выкатился лунный блин, и при его бледном, загадочном свете он и она разглядели нахальные лица юных молодцов.
Пока наша парочка приходила в себя от потрясения, ужасные незнакомцы удалились, оглашая окрестности сочными неинтеллигентными выражениями. Беда как будто миновала. Но настроение у влюбленных было безнадежно испорчено. Так было хорошо, мило, поэтично! И вдруг очарование вечера нарушилось. Обидно, товарищи!
А ведь таких обиженных в этот пленительный вечер, да и в последующие вечера было немало.
Расскажем хотя бы об одном концерте, который состоялся в этом же парке спустя каких-нибудь полчаса. Таланты на этом концерте старались блистать. И в блокнотах театральных критиков, слушавших их выступления, появлялись пометки: «С большим подъемом было исполнено», «Свежо и проникновенно прозвучало», «Умением своеобразно трактовать партитуру порадовали…» Солисты не боялись брать самые верхние ноты. Страсти зрителей подогревал конферансье, который уверял, что именно сейчас будет исполнен номер, от которого одна половина присутствующих ахнет, а другая охнет.
Поклонники доказали, что они умеют ценить настоящее, зрелое искусство. Они ахали, охали, разражались дружными аплодисментами, разумеется, переходившими в овацию, и даже преподнесли участникам концерта корзину гладиолусов и флоксов.
И все-таки как артисты, так и зрители разъезжались по домам со смешанным чувством радости и горечи. Одной чистой радости не было. Откуда же горечь?
Прежде всего концерт начался не тогда, когда было назначено в билетах И не потому, что заболел тенор, злоупотребив мороженым. Не потому, что осветители забыли вовремя включить рампы и софиты. Причина была в другом: по «залу» в поисках свободных мест долго порхала стайка возбужденных девиц, заглушавших своим нервным, заливистым смехом слова конферансье.
Наконец безбилетные девицы нашли свое успокоение в последних рядах, и первый номер был объявлен. Но ненадолго: наступившую тишину оборвал тарзаний вопль, донесшийся с галерки. А когда по ходу концерта на минуту погасили свет и в театре стало темно, как в джунглях, тарзаны почувствовали себя в родной стихии. Тут уж в полную силу зазвучали их молодые, жизнерадостные животные голоса. Доказав свое происхождение от обезьяны, они решили вообще не считаться ни с какими человеческими правилами и начали бродить по рядам и проходам, окликая друг друга во все свое луженое горло:
— Вовуня!!
— Черныш!!
Зрители долго аплодировали одной молодой солистке. Ее пение понравилось всем. Она снова и снова выходила на сцену, улыбаясь поклонникам, так высоко оценившим ее искусство. Но за кулисы она скрылась уже без улыбки: то ли «Вовуня», то ли «Черныш» проводили ее трехпалым свистом, в котором утонули все аплодисменты.
Группа молодых способных хулиганов не унималась в течение всего концерта. Когда им надоело болтаться по проходам, они пробрались поближе к сцене и на манер подгулявших купчиков стали «заказывать номера»:
— «Бродягу»!
— «Голубку»!
И конферансье, приготовивший зрителям много приятных, веселых слов, вынужден был перестраиваться на ходу, чтобы отнюдь не в юмористической манере читать мораль нарушителям спокойствия:
— Молодые люди, не показывайте своего воспитания. Концерт все равно будет продолжаться.
Конечно, продолжать его было тяжело. И не принес он хорошего, праздничного настроения ни артистам, ни публике.
Поклонники возмущались:
— Куда смотрит администрация?
— А комсомол? Ведь все эти свистуны безусы и юны…
— Где же милиция?
Красногорские работники милиции утверждают, что четыре пятых местных нарушителей спокойствия — это учащиеся школ. Есть над чем глубокомысленно призадуматься работникам городского отдела народного образования! Есть над чем поразмышлять иным чадолюбивым родителям! Но, к сожалению, первые не всегда призадумываются и, к несчастью, вторые не всегда размышляют.
Мы не знаем фамилий тех двух юнцов, которые обидели в парке влюбленных. Но это вполне мог быть Виктор Д. Во всяком случае, первые столкновения с законом он начал с того, что, лихо перемахнув через забор парка, таскал за косы своих сверстниц и провожал прохожих репликами на изысканно блатном жаргоне. Милиция проходила мимо. Школа оставалась в неведении. А добрая мама, поздно вечером встречая сына на пороге, нежно упрекала:
— Ну зачем ты так себя переутомляешь? Чайку с вареньем не хочешь? Скушай пирожное.
Нет, пирожное Виктору было не по вкусу. Компания молодых шалопаев, с которыми он встречался в парке, приучила его к более мужественному меню: двести граммов водки и бутерброд с хамсой. Для частых возлияний маминых денег не хватало, хотя их было вовсе не мало. И Виктор отыскал новый источник дохода. Тихой южной ночью, когда бдительность разморенных зноем сторожей обычно притупляется, Виктор забрался в склад ремзавода и унес в неопытных, дрожащих руках запасные части для автомашины.
Затем у него завязались нездоровые отношения с магазином горпромторга. Здесь он проявил свои недюжинные способности к подделке чеков. Почти не отходя от кассы, он волшебно преобразовывал сумму 1 рубль 20 копеек в 41 рубль 20 копеек или 6 рублей 40 копеек в 86 рублей 40 копеек и так далее по мере возрастания аппетита.
А в это время, быть может, в этот самый драматический час, мудрые воспитатели из его школы выводили Виктору в классном журнале «пятерку» за поведение. Они не ведали, чем живет юноша и что волнует его пылкую душу. Когда стало известно о том, что Виктор мастак по части подделки чеков, воспитатели спохватились: «Как же мы раньше не разглядели такого художника?» И предложили ему оформлять стенгазету.
Милиция, услышав стоны кассиров магазина, на этот раз не прошла мимо. И мамаша была приглашена на собеседование. Но, верная своей системе воспитания, она благородно отказалась:
— Мой мальчик не нуждается в милицейской опеке. Я сама на него воздействую. Он нежен и чувствителен.
И мамаше верили. Верили в милиции, доверяли в школе. Боялись лишний раз потревожить ее родительское самолюбие. И все только потому, что мама — работник крайкома.
«Любить детей — это и курица умеет», — говорил Алексей Максимович Горький. И не куриная ли слепота мешает иным мамашам и папашам разглядеть, как их цыпленок становится коршуном?
Примерно теми же подвигами славна и биография юноши с одной фамилией Зябликов и с двумя именами: Рольф-Алексей. Но его история отличается от предыдущей тем, что мать сама забила тревогу. Однако школа вместо того, чтобы
