— Джесс, мне так хочется познакомиться с ней, бедняжка ведь не виновата, что Дональд скрыл ее от меня. — Находчивость всегда была отличительной чертой миссис Уоллер.
— Дональд и не подозревал о ее существовании. Она родилась после того, как…
— Ну, что теперь ворошить былое, — мягко перебила миссис Уоллер. — Не могла бы ты продиктовать по буквам ее имя?
— Хорошо, — согласилась Джессика, — только имей в виду, что…
И она произнесла еще несколько каких-то слов, но миссис Уоллер уже не расслышала, каких именно, потому что быстро сунула трубку Брунсберри, показав глазами на ручку и блокнот. Письменные принадлежности всегда лежали рядом с ее креслом на балконном резном столике.
После разговора с вдовой своего бывшего мужа Джессика Флер, в замужестве Уоллер, испытала необыкновенное облегчение. Впрочем, может быть, и не стоило звонить Кэролайн, а просто отослать завещание в контору мэтра Ванвэ. И вовсе не сегодня или завтра, а еще двадцать семь лет назад, когда она его составила. Примерно через год после смерти Дональда Уоллера, о которой она узнала с опозданием из ошеломившей ее газетной статьи. Но не это событие стало решающим для завещания в пользу потомства непризнанной — потому как неведомой — дочери мистера Уоллера, а вероломный поступок, наглая ложь очень близкого человека, почти сына, которому Джессика Флер некогда планировала завещать свой замок.
Самое же первое и единственное до сих пор завещание, если не считать этого лежащего перед ней на письменном столе слегка пожелтелого от времени листка, Джессика Флер, в те поры почти свежеиспеченная миссис Дональд Уоллер, написала почти шестьдесят лет назад — в сорок шестом, когда заботливый супруг приобрел французскую недвижимость на ее имя.
Ей было чуть больше двадцати одного — им только-только позволили пожениться, а ему — двадцать девять. Молодые, отчаянные американцы: девушка-фотокорреспондент и парень-репортер, прошедшие огонь и воду, выбравшиеся живыми из самой жуткой на то время войны. Впереди была жизнь, она казалось бесконечной и бесконечно же счастливой. Потому и составленное юной владелицей замка завещание получилось не особенно серьезным: разве мог один из них предположить, что умрет когда-либо?
Тем не менее нотариус, оформлявший купчую, настаивал на немедленном завещании. И Джессика, захлебываясь от смеха, написала, что в здравом уме и трезвой памяти — ей особенно нравилась формулировка про трезвую память: после войны американцы в Европе редко бывали трезвыми, — так вот, в этой самой трезвой памяти юная миссис Уоллер завещала замок мистеру Уоллеру или его второй по счету жене, если вдруг — что совершенно нереально! — мистер Уоллер женится вновь и отправится к праотцам гораздо раньше жен номер один и номер два. В случае смерти жены номер два замок переходил к женам номер три, номер четыре, номер пять… Веселились Уоллеры в тот день так, что пару раз падали с кровати в промерзшей комнатенке какой-то жутко облезлой крошечной занюханной парижской гостиницы.
В марте сорок седьмого все было кончено. Дональд уехал в Америку, и с тех пор Джессика не видела его никогда. Разводом занималась юридическая контора «Гранд Жюст», адвокат советовал теперь уже мадам Флер — девичья фамилия Джессики больше подходила для владелицы французского замка — написать другое завещание, но она суеверно отказалась. А потом, потом…
Впрочем, как сказала Кэролайн, — до чего же она все-таки славная, улыбнулась Джессика, — не стоит ворошить былое. Я сделала для Эдуара все, что могла, большего даже родная мать не сделала бы для сына… Джессика вздохнула и посмотрела через стол в окно: только небо, как всегда, только небо. А если подойти ближе, то будет видно море. И они будут всегда — небо и море, — им все равно, буду я или не будет меня…
Джессика оперлась руками о стол, тяжело встала с кресла, приблизилась к окну. Море слегка штормило. Не особенно сильно, а так, скорее даже кокетливо, по обязанности: дескать, я море, мне положено штормить возле Сен-Мало, вот я штормлю, хотя, если честно, мне и не очень-то хочется.
Старая женщина вернулась к столу, вытащила из ящика чистый конверт, написала на нем парижский адрес. «Гранд Жюст». Мэтру Ванвэ. Рядом с белоснежным конвертом листок завещания выглядел таким старым! Надо бы написать мэтру Ванвэ и объяснить, почему я хранила завещание столько лет у себя, подумала она. Или?.. Или все-таки поступить в пользу Эдуара Брунара? Пока не поздно.
Нет, теперь уже поздно. Она рассказала о своем решении Кэролайн, получится более чем некорректно. Да просто стыдно получится, что уж там жеманничать — «некорректно»… Брунар сам виноват! Она уже собралась было завещать замок ему, даже вызвала сегодня специально, чтобы сообщить об этом. А он приволок свою идиотку племянницу! Джессика шумно выдохнула, раздув ноздри. Это же надо быть такой кретинкой, чтобы советовать ей, ей — Джессике Флер! — на старости лет продать замок! Или еще лучше — передать Жолимон государству!
— Какому такому государству? — поинтересовалась Джессика.
— Франции, конечно, — не моргнув, ответила амбициозная девчонка, представившаяся опытным агентом по недвижимости. — Или вы все еще гражданка Соединенных Штатов?
— Я подумаю, — уклончиво ответила «все еще гражданка», предложила дяде и племяннице чувствовать себя как дома, гулять вдоль моря и наслаждаться ее кухней, а сама позвонила на междугороднюю станцию, попросила соединить ее со справочной штата Вермонт и уже через четверть часа услышала голос миссис Уоллер. Жены номер два.
Она милая, улыбнулась Джессика. Как спокойно она восприняла известие о незаконной дочери собственного мужа! Даже обрадовалась! Потрясающе. И как кротко шутит… Нет, она не станет судиться с девочкой из-за замка. А вдруг? Она ведь не одна, там целый клан этих Уоллеров. Ну, пусть попробуют! Завещание составлено хоть и давно, зато на загляденье. Джессика любовно погладила листок рукой, чувствуя себя доброй феей, которая вот-вот осчастливит бедную Золушку. Жаль, конечно, что Джессика не увидит ее радости, но все равно приятно знать, что после смерти кто-то сочтет тебя доброй феей.
— Фея, фея, — пробормотала Джессика. — Так, теперь осталось только уничтожить мою переписку, чтобы у этого дядюшки Брунара и его пронырливой родственницы не было ни малейшего шанса, — тут Джессика отмерила большим пальцем размер шанса на ногте указательного, — урвать хоть вот такой кусочек, — измерительный прибор переместился на самый край ногтя, — от моего замка.
Она выдвинула нижний ящик стола, посмотрела на ровные стопочки писем, перевязанные резинками. Нужно разводить камин, как же не хочется! Я не пользовалась им с самой весны, обязательно примется дымить в первую топку, займусь-ка я этим завтра, я ведь не сегодня планирую умирать. А завтра можно будет развести костер где-нибудь в саду вместе с садовником. Садовник, садовник, садовник молодой… Джессика вернула ящик стола в исходное положение, откинулась на спинку кресла и совсем по-девичьи улыбнулась своим мыслям.
Часа через полтора в дверь ее кабинета постучал Брунар. Он намеревался попросить прощения за необдуманные речи своей племянницы, высказанные якобы без всякого согласования с ним. Дескать, он всего лишь хотел представить любимую малышку Пат своему самому близкому другу и покровительнице, а неразумная девчонка завела такие несуразные разговоры. Брунар постучал снова, уже громче. Из кабинета по-прежнему не доносилось ни звука. Он осторожно приоткрыл дверь.
