рухнула, и местные территории утратили электричество и водоснабжение. Сколько себя помню, мы в Новой Гавани выращивали пшеницу, мололи ее в муку и пекли хлеб, а также всегда разбивали огромный сад с овощами. Слой пыли, поднятый в воздух астероидом, заслонил солнце на целый год, остудив мировую температуру, и какое-то время выращивать что-либо было проблематично. Но ситуация улучшается. Небо снова стало почти голубым. И в этом году мы вырастили неплохой урожай пшеницы, так что есть предостаточно муки для хлеба.
— Все выглядит здорово, — говорю я Кейт, одной из «проблемных подростков», которых приютили мои родители, и потому она была с нами с самого начала. Она знает об управлении домом и фермой почти столько же, сколько и я. — Спасибо всем. Отличная работа.
Лэнгли, застенчивая и симпатичная пятнадцатилетняя девушка, краснеет от комплимента, а Мэйсон кивает в своей добродушной манере.
— Когда доделаете последнюю партию, возьмите перерыв и разделите меж собой буханку. Там со вчерашнего вечера остался яблочный джем. Можете доесть, если хотите.
Приятно слышать удовольствие, вызванное моими словами. У нас впервые за несколько лет есть лишняя еда, чтобы позволить себе полакомиться.
Мгновение спустя я добавляю:
— Элайджа все утро полол сорняки в саду. Можете поделиться буханкой и с ним тоже.
Когда остальные возвращаются к работе, я тихо спрашиваю у Кейт:
— Кто-нибудь проверял Молли?
— Я заглядывала около часа назад. Она спала.
Кивнув, я ухожу с кухни и иду по коридору, остановившись у двери в крохотную комнату, которая ранее служила кладовкой. Мой папа переделал ее в «палату для больных», когда моя мама заболела через год после Падения. К тому моменту не осталось работающих больниц или доступных докторов, так что нам пришлось заботиться о ней дома. Мы так и не узнали, что с ней случилось. Скорее всего, какая-то инфекция, которую наверняка можно было легко вылечить. Но она неделями мучилась от лихорадки, так и не поправившись. Только слабела и слабела, пока не умерла.
После нее было немало других заболевших. Пыль и пепел в воздухе вызывали проблемы с легкими по всему миру, и это убило не меньше людей, чем ураганы, землетрясения и приливные волны, ожесточенно атаковавшие Землю после Падения. Тогда еще были трансляции, и эксперты прикидывали, что за первый год вымрет минимум половина населения мира. Сейчас, наверное, погибло уже больше. Когда мне было шестнадцать, на ферме жило двадцать семь человек, включая мою семью, приемных детей и наемных рабочих (которые делали большую часть фермерской работы, потому что тогда дети выполняли лишь несколько базовых дел по дому). Из них в живых осталось только пятеро.
Молли — одна из этой пятерки. Несколько месяцев назад она угодила ступней в наш мини-комбайн, и ее ногу разворотило. Мы изо всех сил старались ее лечить, но лучше не становилось, и теперь инфекция уже проникла в ее кровь.
Она не спит, когда я вхожу в палату для больных, и слабо улыбается мне.
— Фэйт. Привет.
— И тебе привет. Как себя чувствуешь? — мои руки действуют нежно, когда я смачиваю ткань в ведре воды, которое Джексон утром принес в комнату, и протираю бледное липкое лицо Молли.
— Хорошо. Я хорошо держусь.
Это ложь, и мы обе это знаем. Ее лихорадка то поднимается, то спадает, но больше не уходит полностью. И скачки температуры становятся все выше. То же самое происходило с моей мамой, так что нельзя не заметить ухудшающуюся тенденцию. Сейчас она не бредит, но явно мучается от боли и с трудом держит глаза открытыми.
Мое горло ноет. Молли — моя ровесница, и она была моей подругой с тех самых пор, как мои родители ее приютили. Я иду к баночке с тайленолом на полке и бросаю пару таблеток на ладонь.
— Вот. Пора принять парочку.
— Наши запасы оскудевают. Нельзя же тратить их все на меня.
Единственные доступные сейчас лекарства — это те, что были произведены пять лет назад. Время от времени мы находим их на вылазках за припасами, но отыскать их становится все сложнее.
— Ты единственная, кому они сейчас нужны, так что прекрати жаловаться и выпей таблетки.
Молли подчиняется, затем падает обратно на подушку, вымотавшись.
— Скоро тебе придется отказаться от меня. Мне не становится лучше.
— Тебе станет лучше, как только мы достанем антибиотики. Я пару недель назад оставила сообщение на точке. Может, кто-нибудь их найдет.
Молли качает головой.
— Фэйт, пожалуйста. Больше ничего не поделаешь. Ничего страшного. Я не хочу лежать здесь и страдать неизвестно сколько времени, но если я смогу поступить так же, как Стивен, все будет хорошо.
Я оцепенело смотрю на нее. Стивен в прошлом году получил ранение позвоночника, когда Волчья Стая пыталась угнать наш грузовик. Ему было ужасно больно, и вытащить пулю было невозможно. Он умолял нас помочь ему, прекратить боль.
Джексон перерезал ему сонную артерию, и он истек кровью примерно через пять секунд.
У меня скручивает желудок, и на минуту я боюсь, что меня может стошнить.
— Мне жаль, — говорит Молли, очевидно, заметив что-то на моем лице. — Но если мне не станет лучше…
— Нет, не говори этого. Даже не думай о таком. Тебе станет лучше. Я найду для тебя какие-нибудь антибиотики. Ты не умрешь от этого.
Она не спорит, но это потому, что она либо засыпает, либо теряет сознание. Я снова протираю её лицо и поправляю одеяло, прежде чем оставить ее в тишине комнаты.
Я едва успеваю сделать три шага, как Кейден останавливает меня. Он здесь совсем недавно, все еще живет в старом амбаре. Он примерно моего возраста и всегда действует мне на нервы. Но я стараюсь вежливо улыбнуться, когда он приветствует меня.
— Завтра у меня выходной, — говорит он. — Я хотел направиться в сторону Луисвилля.
Новая Гавань находится на холмах юго-центральной части Кентукки — прямо у черта на куличках. Поскольку города — самые опасные места, нам повезло, что мы находимся так далеко от них.
Я качаю головой.
— Ты же не хочешь приближаться к городу. Ты не продержишься и десяти минут.
— Я не хочу ехать в город, — говорит он слишком нетерпеливо. — Всего лишь в том направлении. Там есть старый магазин спиртных напитков и табака, который я хочу проверить. Держу пари, его еще никто не нашел.
— Мы истощили все запасы в радиусе пятидесяти миль отсюда. Ты не найдешь ничего стоящего.
— Это еще дальше… вокруг больше ничего нет. Держу пари, этот магазин все еще сохранился.
Я хмурюсь.
— И как ты планируешь добраться туда и обратно за один день?
