вареной картошки, если б моя электрическая плитка не приказала долго жить. Где взять новую, и, тем более как выкроить на нее деньги, я пока не знал.
Кружка воды из душа залила бутерброд сверху. Освежающе и вкусно. Оставалось взять железку, кобуру и спрятать это все за пончо. Хо Хо подарила на один из своих языческих праздников. Пончо, я имею ввиду. Давным-давно оливы плели эту национальную одежду из гривы ездовых животных, которых укрощали, пользуясь только собственной силой воли и пронзающим взглядом. В то время Немос, ничейный континент, еще был «чейным». Их, оливским, собственно говоря.
Приснопамятных скакунов Пищеград давно пустил на колбасу и обойный клей, так что пончо пришлось сделать нетрадиционным: из светлоокрашенного хлопка. Я люблю это ощущение пойманного ветерка на спине и груди. Идеальная одежда в жару.
Железка дремала в вентиляции. Не слишком изобретательно, я знаю, но у меня не было повода прятать ее всерьез. Крашелл не отняли у меня лицензию, и даже продлили ее на десять лет. Ублюдки хорошо понимают, что их ручным убийцам нужно как-то выкручиваться. Будут грабить, вымогать, палить по ногам, или по головам, так что с того? Главное, чтобы номиналы текли. Признаюсь честно, несколько раз я приставлял холодную трубку к своему виску. Больше ничего не происходило. Видимо, Самара де Хин совершенно безжалостен к самому себе.
У дверей я снял с гвоздя белую панаму: без нее озверевшее солнышко так напечет лысину, что от кожи можно будет прикуривать. Потом схватил канистру с лямками и надел ее на спину, как рюкзак. Пончо сморщилось, горючка задумчиво плеснулась на стенки.
Я захлопнул дверь. Провернул ключ. Посмотрел налево. Посмотрел направо. Несколько дверей были скромно приоткрыты. Из них аккуратно, бочком, выходили сутулые фигурки. Целыми коммунами по десять-пятнадцать голов. Они негромко кашляли, плотно закрывая рты, и все время смотрели под ноги.
Фуги. Низенькие жутковатые ребята с материка Фугия. В моем секторе таких много. Шторм особенно сильно потрепал их родину, так что беднягам в свое время пришлось переехать под землю. От этого они стали бледными, глазастыми и крайне флегматичными. Их глубокие, нечитаемые взгляды, вызывают странное чувство, как будто на тебя смотрит равнодушное ко всему насекомое. Работают за гроши на самых опасных должностях. От испытателей бытовой химии, до ликвидаторов жирбергеров в канализациях. Жирбергеры их регулярно жрут, а новое средство для мытья полов — до костей разъедает пальцы. Но фугам плевать. Им везде лучше, чем на опустошенной родине.
Это, конечно, ни хрена не удивительно.
Шторм превратил Фугию в огромный бильярдный стол, и столетиями катал по нему вырванные из океана рифы. Я видел эти невероятные каменные шары, успевшие погрузится в землю на треть. Не могу представить, что за сила может разметать горный хребет, а потом играться с ним как кошка с черешней. Даже мощь Судных ракет не лежит рядом с этим безумием.
В наше «счастливое» время фуги сдают свой бесполезный материк в аренду палочникам. Теперь это закрытая территория для проведения войн Развития. Тех самых, в которых я потерял свою финансовую самостоятельность и стал кредитным калекой. Даже сейчас, во время относительного затишья, когда океаны не лупят землю гигантскими волнами, у Фугии нет никаких шансов на восстановление. Что? — спрашивают несчастные аборигены. — Хотите использовать наш дом как полигон для испытания бах-палок? Будете на наших глазах строить города только для того, чтобы их разрушить? Закидаете все ядовитыми бомбами, от которых маленькие фуги рождаются похожими на медуз? Конечно, разумеется, не стесняйтесь в своей любознательности. Главное скидывайте нам еду и одежду строго в означенные контрактом промежутки времени.
Надо отдать палочникам должное, не смотря на жадность, ставшую вымпелом всего их народа, договоренности с фугами они соблюдают. Как будто бы хотят доказать аквитаникам, что цивилизованность — это не монополия.
Сказали, что бахнут ракетой такого-то числа, в двенадцать ноль-ноль по общему времени: обязательно бахнут, секунда в секунду. Сказали, что после этого будет две тысячи тонн гуманитарных грузов для фугов, и — ву-а-ла. Небо затмевает воздушный флот, маячащий синими звездами, а бледно-желтое небо сыпется тяжелыми ящиками. Бух. Бух-бух. Обмякшие парашюты накрывают контейнеры. Фуги, привыкшие к постоянным разрывам, грохоту и сотрясениям, после этого негромкого «бух» сразу же выползают из укрытий, и ковыляют за получкой
Я шел по бетонному полу, украшенному рвотными пятнами, свежими помоями и загадочным тряпьем. Когда-нибудь замечали такое в нищих кварталах или заброшенных домах? Тут валяется пара обуви, здесь чья-то сумка или рюкзак. Как будто их владельцы растворяются в воздухе. Понятно, что многих похищают для нужд палочников или собственного увеселения, но зачем срывать с жертвы кроссовки? Возможно, чтобы не испачкала мешок изнутри?
Я принял успокоительное.
Света на лестнице, конечно же, не было. Из всех удобств, доступных нищете, я больше всего ценю электрический свет. Удивительное изобретение. В устройстве железок, например, способны разобраться даже троглодиты, из которых состоит мой народ. А электричество… Электричество — это тайна за семью печатями. Технологическое чудо, конкурент сильнейшего волшебства. Наверное, я могу показаться противоречивым. Дескать, как это так, Самара? Говоришь, что водил какой-то там железный корабль, и тут же удивляешься биперу и обычному искусственному освещению? Все просто. Для необразованного человека, вроде меня, электричество, текущее по проводам, ничем не отличается от молнии, которой волки поджаривают врагов. И то и другое, это буквально стрельба из пальца, в моем понимании. Да, я управлял сложным техническим средством, но понятия не имел, почему металлический дракон подчинялся.
Скажу прямо, мои сородичи на Лонге живут в каменных замках, ездят на лошадях и коронуют специально разводимые породы людей. В то же самое время аквитаники, в их непонятном никому мире, силой науки отбирают у богов такие игрушки, что волки, по словам Сэта, становятся анахронизмом и посмешищем. А все потому, что где-то небо было чистым, а где-то не очень. Или очень не очень.
«Так шутит Шторм». Поговорка фугов.
Я недолюбливал лестницу не только за плохую освещенность и риск нарваться на опасных ребят. Гораздо хуже, что в пролете было двенадцать ступеней. Самое несчастливое число в жизни Самары де Хина. Все мои крупнейшие косяки так или иначе были связаны с этой парочкой стоящих по порядку цифр. Например, именно в двенадцать лет, я решил, что стану наемником. Но перед тем, как свалять дурака, подрос и
