Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 9
в постели. Из крана самовара капала водка, на балконе беседовали. Митя оделся и вышел к корешам. Димка пил светлое пиво, Дима чистил трубку, закутавшись в верблюжье одеяло.
— А вот и прекрасный Митя. Ты хоть помнишь, как отжёг ночью?
— Неа.
— Ну тогда мы тебе ничего не расскажем, мучайся, да, тёса?
Димка улыбался. Его глаза стали совершенно красными — так случалось всегда после бурной попойки.
Митя достал из кармана мобильный и вдруг увидел непрочитанную смс от мамы: «Сынок, с наступившим! У нас во дворе полно милицейских — человек в машине ночью замёрз насмерть. Всех опрашивают, так что приезжай лучше к вечеру».
Митя закурил.
— Та зайка приходила, когда вы спали. Которая с ретривером. Её Лизой звать.
— Он бредит, тёса. Налей ему шампусика.
Митя жадно выпил бокал.
— Знаете, парни, а ведь так будет всегда. Каждый новый год. Ты, Димка, проснёшься с красными глазами. Дима закутается в одеяло и станет раскуривать трубку. У меня заболит голова и пройдёт только с первым утренним бокалом. Мы состаримся, растолстеем, женимся, и пока наши жёны нежатся в постелях, пойдём курить на этот балкон и начнём первое января с полусладкого от «Золотой балки».
— Хорошо сказал, тёзка, — ответил Дима, — а ещё мы соберёмся летом, чтобы забивать козла под шелестящей зелёной листвой, и под дощатым столом будем держать бутыль с вином и постоянно прихлёбывать из него. А кто будет козлом? Конечно, Джон! Который всё проспал.
— Мужики, посмотрите в окно! — вдруг крикнул Митя.
— Ну и что, обычная тётя метёт под домом, собирает осколки. Кстати, ты помнишь, как ночью кидал бутылки из окна?
— Парни, сейчас первое января, и она работает. Ну нет, так неправильно.
Он выхватил из рук Димы шампанское, бокалы и выскочил с лоджии.
— Тёса, я не понял, куда он?
— Я понял, гляди.
Тёзки закурили. Они наблюдали, как Митя подбежал к уборщице, протянул ей бокал игристого. Женщина сняла рукавицы, бросила на землю метлу, заулыбалась и чокнулась с Митей.
Солнце сияло над лесопосадкой. Не верилось, что ночью на этих деревьях лежал снег. Скоро весна. Димка представлял, как защитит диплом и пойдёт в школу учителем физкультуры, на три года. А потом свобода. Митя прав, теперь каждую зиму станем собираться здесь, и нам никто не помешает. Разве что кому-то из тёзок попадётся вредная жена, но это вряд ли. Мы просто не можем поссориться. Вот летят облака над автовокзалом, дует ветер, шумят мокрые сосны. Пусть всегда будет Крым. И чтоб мир. Как говорит деда: «Быть добру!» Надо ещё покурить.
— Светлана Аркадьевна, — сказал Митя, вернувшись. — Такая хорошая. Представляете, с девяти утра метёт.
А дальше случился идеальный день: включили диск ELP, и тут же проснулся Джон, а потом из второй комнаты вышли заспанные девчонки; запекли кролика, распечатали бутылку виски и смотрели с лоджии, как в сумерках загораются мягким жёлтым светом окна соседнего дома. Митя и Димка вышли из квартиры на Мате Залки только вечером второго января.
Но снова собраться вместе ребята уже не смогли — осенью погиб Дима.
(21 декабря 2022 — 6 августа 2023 года).
Медовый капкан
С фразой «я — севастопольский музыкант» давно что-то не так. А может быть, «так» никогда и не было. Потому что музыкантом в нашем городе всегда представляют матроса или, как минимум, человека в тельняшке, который по праздникам поёт в хоре на Приморском бульваре. Все остальные музыканты постоянно приезжают, а потом уезжают. Или вырастают и уезжают. Или приезжают и бросают играть. Почему так — никто не знает, но все истово борются с судьбой: открывают студии, прививают питерские традиции, играют квартирники, объединяют рокеров, ненавидящих друг друга, и в сотый раз белят стены клуба «Бункер», который то закрывается, то открывается. А потом всё равно махнут рукой и уедут мыть золото на сибирских приисках. Конечно, ещё можно окопаться, заручиться, ухватиться и из года в год играть обойму хитов на рождественском фестивале, но всё равно слушать ваш концерт в Матросском клубе придут только мальчики-срочники в тельняшках.
Тимур, закуривая у памятника Ленину в Балаклаве, думал о том, что этому городу не помешал бы второй БГ, вдруг представивший Севастополю его скрепы и традиции, тяжёлые, как якорные цепи, — игрушкой ума. Да что там Борис Борисович, даже Ольга Куриленко с её прощальной фразой «твоя тюрьма — в голове, Джеймс Бонд» прозвучала бы свежо, но в Севастополь всё ехали и ехали вторые, двадцатые и сотые лидеры группы «Кино» — вышибать двери плечом.
Себя двадцатисемилетний коренастый Тимур музыкантом не считал, хотя сочинял песни и пел их под гитару: он не знал нот, чего очень стеснялся. А если ты не музыкант, то закон не писан, играй как хочешь, панк. В прошлом году парень познакомился с таким же аутсайдером, композитором Оскаром, который не только не пытался сломать севастопольскую систему, он просто игнорировал её. Оскар, худенький еврей пятидесяти пяти лет, совершенно лысый, носивший очки а-ля братья Стругацкие, жил в послевоенном балаклавском доме, в квартире на первом этаже, где оборудовал студию и сочинял странноватую электронную музыку, основанную на джазовых ритмах, и годами безуспешно искал вокалиста. Он говорил: «Найду человека — сделаем концерт. А если нет, то нет. Компромисса не будет». Оскар был буддистом и предложил иногда называть его Гаутамой, для разнообразия. Музыкант когда-то развёлся с женой и с тех пор жил один. Его пыталась кадрить одинокая соседка, выходя на лестничную площадку в тоненькой голубой сорочке, с лакомствами на тарелке, но Гаутама шептал себе под нос:
— Это капкан.
А однажды он прочитал Тимуру стихи:
Кого полюблю,
Если вишни цветы устилают порог.
Нет чувства острей.
С октября по апрель Оскар работал в кочегарке при ЖЭКе, а летом чилил, бродил по холмам с тетрапаком сухого вина.
Музыкант и не-музыкант стали собираться в студии, джемовать. Конечно, Оскар сразу попытался заманить Тимура в свой проект, но ничего не вышло — парень хотел играть рок, а не гулять по висячим мостам и хрустальным эстакадам мира музыкальных идей. Тогда Гаутама взялся за аранжировки песен Тимура, которые показались ему занятными; его даже не смутила строчка «Да пошли вы нахрен с пришибленным Буддой, если в этом мире находишься ты».
— Дорогой мой падаван, я, как буддист, не могу обидеться на эту фразу. Оскорбиться может ум, а не я. Драться за Будду будет моё тело, а не я. А что я — меня вообще не существует, я снюсь
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 9
