из них схватил заплакавшего все-таки Борьку, вывернув ему руку до боли. Лейка завыла в голос, поняв, что происходит нечто чудовищное, сильная рука схватила ее за воротник кофты, задушила, потащила так, что ноги едва касались пола.
— Давай, скоренько, кончилась ваша житуха сладкая! Пришла новая власть, а вам пришел пиздец!
ИЮНЬ 1956, КИБУЦ ЭЙН-БАРУХ, ВЕРХНЯЯ ГАЛИЛЕЯ, ИЗРАИЛЬ
Лея выскочила из школьного автобуса, помахала однокашникам и побежала вверх по дороге к воротам кибуца. Очень хотелось есть, прямо не есть, а жрать, но сначала она решила навестить папу — все равно по дороге, мимо не пробежишь. Влетела в мастерскую, где работали Хагай и его помощник Зелик.
— Привет, пап! — она подпрыгнула, чмокнула Хагая в щеку, затем с размаху уселась на не очень чистый верстак у входа, свалив какой-то ключ. А, ерунда!
Хагай рассмеялся:
— Испачкаешься! Что ж ты носишься-то так? Не устала в школе?
— В школе не устают! В школе мучаются! — Лейка кивнула на Dodge с открытым капотом. — Красивая машина! Что с ней?
— Красивого ничего, а вот — мощная — это да. Хочешь, подойди сама и проверь, — усмехнулся механик. — Сможешь?
— Piece of cake![1] — почему-то по-английски самоуверенно ответила девушка, подзакатала рукава синей рабочей рубахи, заглянула под капот, подергала провода.
— Ну, так-то на глаз ничего не скажешь, надо проверить!
— Проверяй.
Ключ был в замке зажигания, магнето проворачивалось неохотно, но через какое-то время двигатель затарахтел, машина затряслась, Лея прислушалась.
— Троит? — спросила неуверенно.
— Молодец, — улыбнулся Хагай. — Что делаем?
— Свечи проверим, нагар… Еще клапана, по-моему, стучат, нет?
— Бинго! Моя школа, — сказал довольный отец, хлопнув девушку по плечу. — Ладно, беги поешь — и сходи к матери.
— Дашь потом прокатиться? — Лея кивнула на тяжелую машину.
— Там видно будет. Если останется время. Ну беги, беги — и он легонько подтолкнул ее в спину.
«Ладно, поем потом», — решила Лея и побежала к дому. Прежде всего сказать привет матери и младшему брату, потом с чувством выполненного долга в столовую, а уж затем — в подростковое общежитие, где жила вся кибуцная молодежь. Кинуть в угол сумку с книгами, плюхнуться на койку, задрав ноги в тяжелых рабочих ботинках, закинуть руки за голову и подумать о чем-то хорошем. О чем — потом решим.
Однако, когда все хорошо продумано, почему-то в жизни все идет совсем не так, а как-то наперекосяк. Мама, как оказалось, была не одна: у нее сидел гость — пожилой, как ей показалось, мужчина, ну, скажем, не пожилой, но взрослый, может быть ему даже было уже 30 лет. От глаза к уху — безобразный шрам. И одет не по-кибуцному: костюм, белая рубашка, полуботинки на тонких шнурках, городской какой-то. Не то, что Лея или папа, да практически любой кибуцник: синяя широкая рубаха с двумя карманами на груди, такие же синие плотные шорты, серые толстые носки и крепкие рабочие ботинки — вот это нормальная одежда, удобно, функционально, не жарко. А эти костюмчики-ботиночки — для городских лодырей.
Мужчина широко улыбнулся девушке:
— Лея? Лея Бен-Цур?
— Да, — Лея посмотрела на мать: кто это? Что ему надо? По старой привычке стала быстро перебирать в голове, что она могла натворить, чтобы за ней пришел этот франт.
Ривка не отреагировала, сидела с каменным лицом и, судя по этому выражению лица, ничего хорошего от визита незнакомца ждать не стоит. Похоже, что и Лее пора тревожиться, хотя она никак не могла понять — о чем. Но мама редко бывала такой суровой. Тем удивительней все это было. А незнакомцу все нипочем — улыбнулся, даже подмигнул, отчего Лея аж вздрогнула — вот наглец! — и заговорил:
— Меня зовут Ашер, майор ЦАХАЛа[2] Ашер Зингер, я работаю на одну очень серьезную организацию, — он повернулся к матери. — Ривка! Понимаю, что вы против, но я бы все же попросил дать нам возможность побеседовать наедине.
— Нет, — жестко отрезала Ривка. — Я ее мать, она несовершеннолетняя, поэтому все разговоры будут идти только в моем присутствии. Это понятно? Я сейчас еще и ее отца позову, потому что не понимаю, что здесь происходит. Но то, что здесь происходит, мне очень не нравится.
— Да как скажете, — равнодушно сказал Ашер и развернулся к Лее. — Разговор будет непростым, я хотел оградить твоих родителей от неприятных вещей, но они, как видишь, сильно за тебя переживают.
— Рами! — позвала Ривка.
В комнату влетел младший брат Леи.
— Позови отца из мастерской, а сам иди в Дом детей.
— Я не хочу, — заныл Рами.
— Я сказала, — Ривка так посмотрела на мальчика, что тот сразу понял: спор бесполезен.
Лея маму никогда такой не видела. Во всяком случае, не помнило. Происходило явно что-то необычное.
Мужчина огляделся.
— Может, кофе напоите, пока мы ждем Хагая?
— В нашем кибуце не принято держать в доме чайник. — Ривка по-прежнему была напряжена. Мужчина улыбнулся и тряхнул головой:
— Грешен, забыл, простите. Воды-то хоть дадите? Это можно?
Ривка кивнула Лее, та набрала в стакан воды из-под крана, пропустив немного, чтобы была похолоднее. Мужчина ей нравился своим хладнокровием и улыбчивостью, только она ну никак не понимала, почему обычно добрая и приветливая мама так странно себя ведет.
Дождались Хагая, с трудом выпроводили Рами из дома, и незваный гость начал…
— Лея Бен-Цур, урожденная Лея Фаерман, 1939 года рождения, родилась в городе Злобине, сегодня — Белорусская СССР.
«Белорусская СССР» он произнес по-русски, картавя на звуке «р», а родителям пояснил на иврите: «Р'усия Леван'а». Хагай перестал улыбаться, Ривка по-прежнему молчала.
— В апреле 1942 полицаи провели акцию уничтожения на всей территории Злобинского района, — продолжал Ашер. — Особенно «отличился» 204 батальон шуцманшафта, в котором служил бывший сержант Красной армии Александр Кулик, более известный как Сашко.
Он внимательно посмотрел на Лею, которая вздрогнула.
— Этот самый Сашко забрал из подвала тебя и твоего брата, сдал в комендатуру, после чего вас разделили: тебя отправили в лагерь «Красный Берег» (это название он снова произнес по-русски, переводить не стал), где у детей выкачивали кровь для солдат вермахта. Особенно у девочек — у них чаще встречается первая группа и положительный резус-фактор. Боруха, судя по всему, отправили в гетто ожидать своей участи. Во всяком случае, сразу его не застрелили, это нам доподлинно известно.
Повисла пауза, во время которой Ашер продолжал смотреть на Лею.
— Ты что-то помнишь из того времени?
Лея неуверенно кивнула. И тут взорвалась Ривка:
— Слушай, ты! Как тебя — майор что-то там! Ты издеваешься над ребенком, что ли? Мы столько сил потратили, чтобы она забыла весь этот
