этих краях новенький, не признал тебя… Хорошим человеком был твой батюшка, очень мы все его любили. Как у преступника рука поднялась на него, – все удивляются.
– А что, разве отец не от болезни умер?
– Выходит, тебе не сообщили… Его убил один пришлый парень. На ночлег в церковь попросился, твой отец, понятное дело, пустил… Доверчивый батюшка был, людям верил. Кто на ночлег попросится, того и пускал. Никому не отказывал. Правда, на чужака церковь не оставлял, вместе с гостем ночевал: накормит, исповедует. В тот роковой день у него тоже кто-то в церкви ночевал. Отец Виктор утром батюшку обнаружил, – гостя, понятно дело, уже не было. Сделал своё чёрное дело – сбежал, ещё и церковные деньги с собой прихватил. Прими мои соболезнования.
Лёня ничего не ответил, его душили слёзы.
Глава 3
Родительский домик был таким же, как год назад. Когда-то толстый, пятистенный дубовый сруб с годами ужался, стал меньше в размерах, но всё равно смотрелся солидно; такой весь подтянутый, аккуратный, с белыми занавесочками на окнах. Та же узенькая дорожка из плитки вела к крыльцу, правда, сейчас она была припорошена снегом, и цветов по краям тоже не было. Близилась зима. Встречать Лёню на крыльцо вышел отец Виктор, друг отца и тоже священник в их же церкви. Они сердечно обнялись. Раздевшись в прихожей, прошли в общую комнату.
– Отец там, – священник указал на шторку, которая отделяла небольшую часть комнаты.
Отодвинув рукой занавеску, Лёня вошёл в маленькое помещение, где посредине на табуретках стоял гроб. Отцу было шестьдесят пять лет. Совсем ещё не старый! Он стоял у гроба и смотрел на лицо отца, и как будто видел его впервые. Может, так оно и было. Они никогда ранее не сидели напротив друг друга, не вели задушевных бесед, не спорили. Всё было как-то отстранённо, быстрое общение на уровне: "Как дела? Нормально» А сейчас он стоит, и его сердце разрывается от боли, что единственного родного человека, который у него был на этом свете, он не разглядел, не понял, не наговорился с ним. Как такое могло случиться? Он стоял и не знал ответа. Слёзы лились из его глаз, но он не замечал их. Болью сжималась грудь от мысли, что в то время, когда он спасал больного от смерти, его собственный отец умирал, и никого не было рядом, кто бы помог.
Какая чудовищная несправедливость! Прости меня, папа! Прости! За чёрствость прости, за невнимание. Мы ведь с тобой были единственно родными на этом свете. Кроме тебя у меня никого нет. А теперь и ты оставил меня. Я теперь, папа, круглый сирота. Прости меня, папа. Прости…
Лёня простоял у гроба больше часа, пока отец Виктор не увёл его. Усадив за стол, священник заметил, что Лёня буквально горит: у него поднялась высокая температура, начался сильный озноб, его всего трясло. Напоив Лёню специальным лечебным чаем с малиновым вареньем, отец Виктор уложил его в кровать. Лёня пролежал в бреду с высокой температурой почти двое суток. На третий день, как раз в день похорон, ему стало лучше.
Похоронить отца пришли не только свои односельчане, но и жители соседних сёл. Лёня был потрясён, насколько отец пользовался уважением среди прихожан, и как сильно его любили. Буквально каждый, прощаясь с отцом, благодарил его за добро, сделанное именно ему. Лёня понял: отец принадлежал всем, а не ему одному.
Он не уехал сразу же после похорон. К вечеру опять поднялась высокая температура и болезнь продолжилась. Позвонив на работу, Лёня взял отгулы.
Шли восьмые сутки, как Лёня был в деревне. Чувствовал он себя уже хорошо. Вечером, перед отъездом, они сидели с отцом Виктором на кухне: ужинали и разговаривали. Конечно же, говорили об отце.
– Твой отец, Лёня, очень любил людей, верил в них. Ты заметил, с каким выражением на лице он умер?
– Спокойное лицо, я бы даже сказал умиротворённое.
– Именно, сын мой. Умиротворённое. Он простил своего убийцу. …Чуть было не забыл, – и священник, достав из кармана рясы фотографию, положил её перед Лёней.
Фотография была сделана давно, небольшая в размерах, она достаточно хорошо сохранилась. Чувствовалось, что её владелец берёг снимок, а это означало, что те, кто был изображён на фото, дороги ему.
На снимке Лёня сразу же узнал отца. Сидящая рядом с ним женщина с ребёнком на руках – скорее всего его мать и он сам. Лёне здесь было года четыре, не более.
Вот, значит, как выглядела мама.
Лёня неотрывно смотрел на изображение женщины на снимке. Он впервые видел свою мать, фотографий её в доме не было. Старый снимок его с родителями разбередил ему душу, наверное, потому, что он остался без отца, и женщина на фотографии – единственное родное существо, которая, возможно, жива и ищет его, а значит, он не один. От этой мысли в груди его заметно потеплело.
– Это ты с родителями, – отец Виктор прервал мысли Лёни. – Эту фотографию твой отец всегда при себе носил. Любил он твою мать, да и тебя, конечно же. …Мечта у него была: монастырь при нашей церквушке создать. Жалел он заблудших, всё время повторял: "Куда им бедным поддаться?". К нам в церковь за пару дней до смерти твоего отца парнишка забрёл. Худенький, невысокого роста, а от чего ему здороветь? Отца нет, мать беспробудно пьёт. Его отчим выгнал. Парнишка тот слёзно умолял разрешить при церкви остаться, на какую-нибудь работу просил принять. Твой отец, понятное дело, не смог отказать. Слух у парня оказался отменный, а нам как раз и псаломщик, и пономарь требовались. В общем, остался он у нас. С твоим батюшкой подружился, не отходил от него. Тот его и крестил, и стал обучать церковному песнопению. Сашей парня звали, тезка твоему отцу. В церкви он и жил. Я к чему это рассказываю? Недолго парень у нас пробыл. Дня три, не более. Как батюшку убили, так и пропал. Даже паспорт свой не прихватил, у нас и оставил. Он сам твоему отцу его на хранение дал… Куда он без документов? Я вот всё думаю: не мог тот преступник его, как свидетеля, тоже убить?
– Не знаю, отец Виктор. Вообще-то в фильмах показывают, что убийцы свидетелей не оставляют.
– Жаль парнишку. Он на седьмом небе был от счастья, что к нам попал. Настрадался бедный, и батюшка его полюбил. Хорошая была мысль у твоего отца насчёт монастыря. Много в наших
