уроки и переписывает до тех пор, пока буквы с изящным наклоном не составят узор. Утром встает с трудом, а если прикрикнешь, то обижается, натягивается как струна. Лучше лишний раз не трогать. Дочку бережет, так ей хочется, чтоб у нее было все по-другому. Легкой и счастливой жизни просит она у Бога для своих детей. Я знаю все, что с ними случится. Я знаю, как потекут их жизни. Я знаю…
Осень была в тот год теплая. Медово-яблочный аромат стоял в воздухе. Собрали неплохой урожай. Гриша шел домой со школы и всю дорогу на его лице было мечтательное выражение.
Шел ему шестнадцатый год. Он вырос, возмужал. Над верхней губой уже чернели усы, молодецкий чуб выбивался из-под кепки. Губы его шевелились, беззвучно проговаривая рифмы.
Перед глазами его стояло лицо девочки, которую он сегодня случайно встретил в школе. То была дочка директора школы – Светлана. Она не училась вместе со всеми, говорили, что у нее проблемы с сердцем и занималась она дома. Изредка появлялась в школе. Он знал о ней из разговоров, но никогда ее не видел или не замечал. Но в этот год, после каникул все вдруг настолько сильно изменились, что казалось собрался новый класс, особенно мальчики, которые вдруг стали парнями из нескладных подростков. Она сидела в стороне от всех, склонив голову над тетрадями. И когда он увидел ее, вдруг, еще только силуэт, локоны ее курчавых волос. В ту же секунду его обдало горячей волной, пальцы мелко задрожали, сердце заколотилось и на секунду ему показалось, что сейчас он задохнется. Ах Гриша, Гриша! Пропал наш Гриша.
Конечно она была не похожей на остальных девочек. Тяжелая болезнь не дала ей возможности полноценно жить, учиться и общаться со сверстниками. Все свое время она проводила дома или в больнице. Учителя приходили на дом. И была она как диковинное растение, произраставшее не в своем климате. Прекрасное, но очень слабое и уязвимое. С детства родители очень боялись за ее жизнь. Ее оберегали как принцессу от веретена, но, как и в сказке, она его нашла. Это был наш Гриша и уколола она не пальчик, а свое хрупкое сердечко. Оно заныло, девочка побледнела. Не произнесено было не единого слова. Она, вдруг, вспомнила подслушанный ею разговор отца с матерью. Тогда ее сердце, точно так же сжалось от боли и ей стало трудно дышать. «У нее никогда не будет семьи, ты понимаешь? – шептал отец, – ей нельзя рожать, да и неведомо сколько ей осталось?». Мать тихо плакала. «Вчера доктор сказал, что любое сильное потрясение, может вызвать приступ, старайся не оставлять ее одну». Когда Света зашла в комнату, они оба ей улыбались. Но заплаканные глаза матери, выдавали все мысли. Она ничего не спрашивала, но несколько ночей подряд, после этого не спала. Думала о смерти, плакала, засыпала изможденная и снился ей осенний лес в яркой, желто-красной листве и кто-то кружил ее, и они вместе падали на ворох листвы, смеялись и только взгляд карих глаз, остался в памяти, проступая из дымки сна. Знала она эти глаза. Еще весною, отец пришел домой, с одним из учеников и давал ему какие-то книги и рисунки. Она украдкой смотрела из другой комнаты. Мальчик внимательно слушал отца, а она не могла отвести взгляда от его глаз, серьезных и дерзко-насмешливых одновременно. После его ухода, она спросила – Кто это? – Это Гриша, мой ученик. Помогаю ему. Хороший парень, но с обостренным чувством справедливости. Бывает, даже со мной спорит, улыбнулся он.
И вот теперь, Грише все чаще нужны были книги. Он зачастил в дом директора. Сначала робко, но затем все больше времени они проводили вместе. Занимались, читали. Он начал учить ее рисованию. Между ними было так много общего, так хорошо они друг друга понимали. Таким сильным было притяжение молодости. Кажется, что весь этот мир, существует ради трепета молодых сердец, впервые захлебнувшихся в водовороте любовной страсти. Но спросите тех, кто уже переплыл эту реку, что там на том берегу?
Когда их чувства стали достоянием общественности, подвыпивший Васыль ходил в директорский дом. Был большой скандал, когда выяснилось, что девочка беременна. Гриша не отступился. Они втроем с ее матерью поехали в Белоруссию. Там родственники помогли сделать подпольный аборт. Было невыносимо больно всем. И когда они измученные и потерянные вернулись в село, его выгнали из того дома. Грубо вытолкали и захлопнули дверь. Именно тогда, он решил пойти на дно этого потока. У него больше не было сил грести против течения, которое становилось все мощнее. Выпив с друзьями самогона, поздно ночью, вернувшись домой он повесился в хлеву, написав на стене, – «Мама, прости!»
Тяжелое похмельное утро в хлеву, голова как пустой казан, повернул голову и вскочил. Кровь резко прилила к голове, его со всей силы вытошнило. Судорожно рукавом начал тереть, написанные на стене углем буквы. Они не стирались. И тут, с ним случилась истерика, он начал рыдать и выть, как раненный зверь. Забежала испуганная мать, притянула к себе, и он затих, вдыхая ее запах, чувствуя себя опять младенцем. Он заново родился в этот миг.
Могло быть и так. Но так не случилось. В предрассветных сумерках Фрося вышла к корове. И не сразу увидела в хлеву безжизненное тело сына. Гришенька! Ее любимец, ее гордость и надежда.
В то утро душа ее умерла вместе с ним. От ее крика содрогнулась вся округа.
Хоронили его всем селом. Через месяц директорская семья выехала в неизвестном направлении. Говорят, Светы не стало через полгода. Их больше нет… Я стою на сельском кладбище, где лежат Гриша – мой дядя, моя новорожденная старшая сестра и моя бабушка, которая не дожила до моего рождения. Мой отец, тот маленький Петрусь, на которого все это свалилось в детстве, так кажется и не отошел за всю свою жизнь. Можно ли было по-другому? Можно. Но только мы сами решаем, как…
