дома потихоньку начали расходиться, а доктор Пушэ, еще немного постояв на улице, поежился и неспешным шагом подошел к небольшому готовому строению, с крышей, стенами и окнами. Зайдя внутрь, он тотчас вернулся обратно. Но теперь в его руках было несколько мисок с чем-то, напоминавшим корм для куриц или уток. Поставив лотки на землю, доктор свистнул странным свистом, больше похожим на мяуканье и тотчас, со всех сторон к нему ринулись кошки, нацелившиеся на те самые мисочки.
Кого здесь только не было: серо-голубые, рыжие, черные, с небольшим белым галстучком на грудке, были кошки в которых смешались все цвета неприветливой хмурой ирландской радуги. Был даже кот с разноцветными глазами, абсолютно белый, но лапки у него были окрашены в угольный цвет, будто он носил королевские ботфорты.
В общем, здесь был представлен весь цвет кошачьей нации и все ветви британских котов, которые сейчас поспешно трудились розоватыми язычками, стараясь насытиться и в то же время не дать оппоненту съесть больше. Периодически, каждый из котов и кошек поднимал голову от миски и тревожно оглядывался, опасаясь, что более авторитетный и хамоватый сосед отпихнет беднягу от миски и оставит голодным до вечера. Каждый из пушистых посетителей импровизированной столовой уже знал, что вечером последует новая порция безумно вкусного корма, который она навряд ли получат у себя дома, где сами хозяева еле сводят концы с концами, перебиваясь с картошки на овес, и даже не смея мечтать о таких лакомствах как жаренный ростбиф или косуле по-бретонски в лимонном соку и тушеных шампиньонах.
Тем временем, на руки к доктору Пушэ запрыгнул толстый кот с серо-голубой шерсткой, вальяжно умостился на руках и начал лениво посматривать на менее удачных соплеменников, доедающих обед, любезно предложенный им хозяином дома.
Доктор поглаживал разомлевшего котяру, который всем видом показывал, что он ходит в фаворитах и никоим образом не позволит никому даже осмелиться претендовать на место главного кота.
Наконец, насытившись, полосатые ушастики начали разбегаться кто куда, один только любимец доктора продолжал сидеть на руках, мурлыкая лишь ему одному известные мелодии и кошачьи напевы.
Глава 3
Приближалась осень, а значит не за горами был праздник сбора урожая.
Августовский Ла Лунаса или Лугнасад вел свою историю от кельтского языческого бога Луга, который установил эту традицию в честь своей приемной матери — богини Тайльтиу. По крайне мере, так говорит нам людская молва.
В бедняцкой Гуган-Барре выпивка была едва ли не единственной отдушиной, через которую местные жители выпускали пар, кляня на чем свет стоит жестокую и несправедливую в экономическом смысле Британию и лэндлордов, разоривших непомерной арендной платой и пустивших по миру многие семьи ирландских крестьян.
Имея в наличии достаточно неотправленного на экспорт в Англию зерна и используя его в качестве составной части алкогольного напитка, многие из сельчан занимались тем, что гнали довольно неплохой самогон из овса, ячменя, ржи и картошки. Реже из пшеницы.
Ирландский виски имеет длинную историю, тянущуюся со времен прихода на остров Святого Патрика, самого почитаемого святого в Эриу, принесшего с собой искусство дистилляции, необходимой для производства виски или «воды жизни», на местном наречии. Так рассказывают легенды.
Ирландцы всегда славились основательным подходом к приготовлению этого зернового продукта, используя тройную перегонку, в отличии от соседей шотландцев, редко выходивших за рамки первой стадии возгона сусла. Увеличивая раз разом процентность спирта, на третьей стадии шло окончательное очищение жидкости с последующем разливанием в дубовые бочки, собранные вручную.
В качестве основного компонента почти всегда брали ячмень и ячменный солод с добавлением других зерновых культур — ржа, овса, иногда — пшеницы. Виски делился на три вида: из одного сорта ячменя, из разных и смешанный.
Английские лорды, заседающие в парламенте, как могли старались нажиться на предприятиях, выпускающих ирландский виски. Были введены налоги на перегонные кубы, что, в свою очередь, привело к распространению подпольных производств. Тогда, чтобы исправить ситуацию, английский парламент скорректировал вид сборов, начав брать отчисления только за фактически произведенный спирт.
Конечно, в далекой южной деревушке Гуган-Барра не было каких-то мало-мальски серьезных заводов и даже заводиков, но народные умельцы всегда приспосабливали подручные емкости для выгонки своего, авторского напитка, который с удовольствием и употребляли.
Немаловажным фактом является то, что в деревне присутствовало свое питейное заведение, или паб, с прозаическим названием «Святой дух». Частенько, после тяжелой и выматывающей работы в сырых промозглых полях, мужчины, и иногда женщины, заходили в пивнушку, чтобы пропустить пару стаканов крепкого, бодрящего напитка и обсудить грабительскую политику ненавистных бриттов; урожай, от которого зависело выживание каждой семьи, ну и конечно, последней, и самой горячей новостью месяца был переезд в деревню некоего доктора Пушэ, как все его стали называть с легкой подачи неграмотного, но нагловатого и грубого Пипа Торренса.
Именно в этом трактире я, Эйден О`Коннерти, пятнадцатилетний мальчик впервые столкнулся с доктором Пушэ.
Как же я попал туда, в это взрослое заведение, где полагалось быть одним только мужчинам за редким исключением для женщин?
Дело в том, что у нас дома сломалась дверца у печки, на которой мама готовила ужин. Я не мог справиться с такой, пока еще непосильной для меня задачей. Отец, после тяжелой работы в поле намеревался заскочить в «Святой Дух» и обсудить с соседями надвигающуюся эпидемию водяной плесени, уже понемногу начавшей поедать листья картошки на полях сельчан, заставляя людей беспокоиться и строить всякие безумные предположения на данный счет.
— Сбегай в паб и скажи отцу, чтобы скорее возвращался. Иначе, останемся без ужина. Мать хмуро оглядывала так некстати отскочившую от жесткого основания щеколду, с десяток лет бессменно служившую в кухонном быту.
Я с удовольствием согласился, так как таинственный мир пивной был еще закрыт для меня, и с некоторых пор мне безумно хотелось узнать, что же происходит там, за плотно закрытыми дверьми, где раздаются призывные звуки веселой джиги и слышится стук тяжелых туфель, отбивающих звонкий и четкий гэльский стэп.
Когда я выбрался из нашей лачуги, уже начало понемногу темнеть, а туман, который был нередким гостем в наших краях, потихоньку тянулся из оврагов плотной густой завесой, предупреждая припозднившихся гуляк, что заблудится в этих краях плевое дело. Вот и я, будучи местным жителем и интуитивно пробираясь к пивному пабу, все равно боялся потеряться и ориентировался только на шум и музыку, доносящуюся неподалеку и привлекающую народ со всей округи, в том числе и с соседних деревушек.
Дойдя наконец до пивного заведения, я собирался потянуть за огромное медное кольцо
