социума.
Юрий морщил нос, вдыхая запахи подземки. Выбора не было, он встал на эскалатор, продвигающий людей на нижний уровень городской инфраструктуры. Затем все как обычно, как в забытье: грязный поручень от которого руки пахнут железом, мерцание ламп и глухая бетонная стена за окном.
“Нет, все же метро самый депрессивный способ передвижения” – размышлял он, выходя из полупустого вагона, и смешиваясь с потоком людей, смотрящих в никуда, идущих из ниоткуда.
На улице совсем потемнело, заморосил дождь. От радостного настроения тоже не осталось и следа.
Большую часть пути до точки сдачи он шел, уперев взгляд в асфальт. Любоваться здесь особо было нечем, ведь пункт приема цветных металлов не входит в перечень мест обязательных для посещения туристами. Блекло-красные железные гаражи, стоящие между луж на отсыпанной гравием дороге – все это стандартный пейзаж для окраин наших городов. Всего пару раз он встретил на своем пути людей, один раз уступил путь машине, вот и все приключения, на которые можно было тут рассчитывать.
Заприметив высокие металлические ворота, он свернул налево и направился к сторожке, возвышающейся над гаражами. Рядом бегала рыжая собака с парой несмышленых щенков, похожих на медвежат. Юра достал палку колбасы и, разломив на три части, бросил животным.
В каморке кто-то зашевелился. Потом послышался грохот, и мужской голос принялся браниться на чем свет стоит. Собаки подхватили угощение и спрятались в будке.
***
Я поднимался по крутой лестнице в сторожку.
– Кого там несет? – заорал хриплый от алкоголя голос.
– Двадцать четыре дрозда уселись на ветку, – раздраженно проговорил я, опасаясь, что минутное дело может растянуться на весь остаток дня.
– Двадцать четыре дрозда…
– Какого лешего ты несешь?
Я стоял перед закрытой дверью и не мог войти, не получив правильный отклик.
– Двадцать четыре дрозда уселись на ветку! Старый ты алкаш. Вспомни для чего тебе зеленая тетрадь!
В сторожке забегали. Послышались звуки передвигаемой мебели и шуршание бумаги. Потом наступила тишина.
– Двадцать четыре… – подавляя гнев, начал было я.
– Да ищу! Обожди. У меня этих паролей полный шкаф. И какая зараза только их выдумывает.
Спустя пятнадцать минут ожидания он вновь захрипел:
– Повторяй своих дроздов. Нашел, кажись.
Пришлось еще раз повторить код доступа. В ответ молчали. Не выдержав, я пнул дверь, она открылась и с грохотом стукнулась о стенку. Напротив оказался мужчина лет пятидесяти пяти. Он сидел за столом в тельняшке, темных линялых штанах и сланцах. Перед ним лежала открытая салатовая тетрадь, а в руке был стакан водки, который этот гад явно намеревался выпить.
– Двадцать четыре дрозда… Скотина ты пьяная!
– Не по инструкции заходите. – заговорил приемщик, чувствуя власть надо мной. – У вас тут задача финальная. Будете орать, я принимать откажусь. Ищите себе тогда новый пункт. Молчите? Правильно. Я тут почти двадцать лет сижу и не таких заворачивал. Так что дверь закройте и ждите сигнала.
Делать было нечего. Я захлопнул дверь и уселся на ступеньках лестницы. В сторожке стучали горлышком бутылки о стакан и смотрели телевизор. Приемщик продолжал заниматься своими делами. А мне оставалось только ждать и корить себя за несдержанность.
Через два с половиной часа, я уже дремал, прислонившись к железным перилам. Наконец, старик счел мое наказание достаточным, или у него просто закончилась водка.
– Заходите. Десять негритят поев, клевали носом. – высокомерно проворчал приемщик.
Поторопившись, я резко встал, отчего в глазах забегали черные точки и закружилась голова.
– Вот ведомость. У меня по накладной на вас двадцать четыре отработанные катушки. Жизненный цикл, значит, у них у всех завершен. Того они, значит, все. – он провел пальцем по шее. – У вас при себе столько?
– Да, – коротко отвечал я, стараясь быстрее отделаться от еле стоящего на ногах алкаша.
– Много покойников за спиной носите. Не давит ноша-то?
– Нет.
– Конечно, кто мы для вас? Раз и в расход. Чего возиться с передачами. Вот ручка. Пишите бланк. – он швырнул в меня ручкой, желая максимально унизить.
– Проверяйте номера катушек и длину размотанных проволок. Тут дата сдачи и кем сдается. – тыча загорелым пальцем, объяснял приемщик.
– Кем? – еще ни разу мне не приходилось указывать свое имя в документах.
– Да. Вы же закрываетесь.
Пока я писал, он вытащил из-под стола здоровую алюминиевую флягу. Открыл и принялся складывать в нее катушки, которые я уже проверил.
– Все? Облегчили душу? Самому сейчас небось страшно, не сольют ли? Вот и кидаешься на уважаемых людей. Ну, будет как заслужил. – он развел руками. – Если что, твою катушку тут же положу, рядышком с теми какие сдал.
В это время по крыше забарабанил крупный дождь. Мы оба повернули головы и посмотрели в окно.
– Даже далеко не буду двигать флягу-то, – сказал приемщик.
Действительно, впереди прдстояла главная встреча сегодняшнего дня. Я опаздывал на два часа, а ноги отказывались идти. Стоя под летним ливнем, просто рассматривал светло-серые ступеньки лестницы. И тут заметил, что все вокруг светло-серое: гаражи, гравий, небо, даже моя кофта. Я улыбнулся. Евгения Павловна старалась сгладить мой путь, она пристально следила за миссией и пыталась помочь. От этого на душе стало легче.
Я решил не думать о том, что может меня ждать, а сконцентрироваться на дороге. Для начала предстояло вернуться к станции метро.
***
За пятнадцать лет Юрий привык к однообразным пейзажам и порой не обращал на них внимания, но эту, возможно последнюю, прогулку он хотел запомнить. Поэтому он внимательно рассматривал современные автосалоны, и стоявшие напротив советские двухэтажные дома, убого обвешанные рекламными баннерами.
Зато небо здесь было близкое, почти ощущаемое. Ведь чем ниже постройки, тем оно больше. А среди высоток можно с трудом отыскать только невнятный голубой клочок. Сейчас же, во время дождя, небо опустилось, смешалось с предметами и людьми. Теперь его можно было потрогать, стать его частью.
Пропитываясь падающей водой, он шел вдоль грязных толстых труб и построек, о назначении которых могли знать лишь местные жители. Одно можно было сказать точно – это промзона, с ее пыльными дорогами и заброшенными скелетами зданий. Наконец показалась хоть какая-то растительность – парк с незатейливым названием “Дубки”. Юрий свернул налево и зашагал наперерез, через дворы. А грязная толстая труба повернула направо и затерялась в молодой дубовой поросли.
Спустя двадцать минут его снова поглотило метро. От чего он стал злым и раздражительным. Стоя с закрытыми глазами в старом, пропахшем потом вагоне, Андреев отсчитывал станции, ориентируясь лишь на свой вестибулярный аппарат. Когда состав замедлил ход в шестой раз, Юрий вышел. Ноги устали и желание любоваться пропало, несмотря на красивые
