Книга Стрелок - Стивен Кинг

Большинство из того, что писатели пишут о своихпроизведениях, — это полная чушь.[1] Вот почему нет таких книг, как "Стовеликих предисловий западной цивилизации" или "Любимые предисловияамериканцев". Таково мое личное мнение, и я считаю, что, написав какминимум пятьдесят предисловий — не говоря уже о целой книге, посвященнойписательскому мастерству, — я имею полное право высказать его вслух. И еще ясчитаю, что вам можно прислушаться к моим словам, когда я говорю, что моепредисловие к этой книге — это как раз тот редкий случай, когда автордействительно может сказать что-то стоящее.

Несколько лет назад я произвел скромный фурор среди моихпостоянных читателей, предложив им исправленный и дополненный вариант«Противостояния». На самом деле я очень переживал за эту книгу, что было вполнеизвинительно и оправданно, потому что «Противостояние» всегда была и остаетсясамой любимой книгой моих читателей (самые рьяные из почитателей«Противостояния» не стали бы сильно скорбеть, если бы я умер в 1980-м; с ихточки зрения мир бы уже ничего не потерял).

Единственная книга Кинга, которая может сравниться с«Противостоянием» в смысле читательского интереса, — это, наверное, историяРоланда Дискейна и его поисков Темной Башни. И теперь — черт возьми! — япеределал и ее тоже.

Только на самом деле я ее не переделал, а просто чуть-чутьдоработал. Я хочу, чтобы вы это знали. И еще я хочу, чтобы вы знали, что именноя переделал и почему. Для вас, может быть, это не важно, но зато очень важно —для меня, вот почему данное предисловие станет исключением (я надеюсь) изКинговского Правила Чуши.

Во-первых, учтите, что в первых изданиях «Противостояния»было много сокращений по сравнению с рукописным вариантом — и не из-заиздательской прихоти, а по финансовым соображениям. (Существовали еще и другиеограничения, но я не хочу об этом говорить.) Все дополнения, которые я сделал вконце восьмидесятых, — это переработанные фрагменты изначального текста. Ятакже внес исправления во всю книгу в целом, прежде всего — чтобы соотнестиповествование с эпидемией СПИДа, что расцвела пышным цветом (если данноевыражение вообще уместно в данном конкретном случае) в период между первойпубликацией «Противостояния» и выходом в свет переработанного и дополненногоиздания, восемь или даже девять лет спустя. В результате получился такой«кирпич» — на 100 000 слов длиннее по сравнению с первым изданием.

В случае со «Стрелком» первоначальный текст был небольшим, ия добавил всего лишь страниц тридцать пять, или около девяти тысяч слов. Есливы уже читали «Стрелка», вы обнаружите в новом издании только две-три новыхсцены. Истинные поклонники "Темной Башни" (а таких на удивление много— достаточно заглянуть в Интернет) наверняка захотят прочитать книгу заново, искорее всего большинство из них будут читать этот исправленный вариант слюбопытством и раздражением. Я очень им симпатизирую, но должен признаться, чтоменя больше волнуют читатели, которые еще не знакомы с Роландом и егока-тетом.[2]

И хотя у истории Башни есть свои восторженные поклонники,она все же не так широко известна моим читателям, как «Противостояние». Иногдана встречах с читателями я прошу людей в зале: кто прочел хотя бы одну из моихкниг, поднимите руку. Поскольку они пришли специально, чтобы меня послушать —причем иногда это связано с дополнительными неудобствами и дополнительнымирасходами: найти, с кем оставить ребенка, заправить свой старенький «седан», —вовсе неудивительно, что большинство из присутствующих поднимают руки. Потом яговорю: а теперь те из вас, кто прочел хотя бы одну книгу из "ТемнойБашни", оставьте руки поднятыми. И каждый раз получается, что половина рукопускается. Вывод напрашивается сам собой: хотя я столько трудился над Башнейза эти тридцать три года между 1970-м и 2003-м, читают ее относительно мало. Ноте, кто прочел этот цикл, сразу его полюбили, и я тоже очень его люблю — покрайней мере этой любви хватило, чтобы не отправить Роланда в изгнание, кудаотправляются все злосчастные неосуществленные персонажи (вспомните чосеровскихпилигримов на пути к Кентербери или героев последнего, незаконченного романаЧарлза Диккенса "Тайна Эдвина Друда").

Я всегда был уверен (на подсознательном уровне, потому что ячто-то не помню, чтобы я специально об этом задумывался), что у меня будетвремя закончить Башню, и в назначенный час Господь Бог даже пришлет мнемузыкальную телеграмму: "Динь-динь — динь / Садись за работу, Стивен /Заканчивай Башню". В каком-то смысле что-то подобное и произошло, хотя этобыла не музыкальная телеграмма, а контакт первой степени с мини-автобусом«плимут». Но как бы там ни было, я снова засел за работу. Если бы этотфургончик, сбивший меня на дороге, был чуть побольше, если бы удар пришелся нев бок, а в лоб, то все закончилось бы убедительной просьбой к скорбящим неприносить цветов и "семья Кинга благодарит вас за искренниесоболезнования". И поиск Роланда так и остался бы незавершенным. Кто-то,может быть, и завершил бы его, но не я.

В общем, в 2001 году — когда я более или менее пришел в себя— я решил, что уже пришло время закончить историю Роланда. Я отложил всеостальное и засел за работу над последними тремя томами. Как обычно, я этосделал не столько ради читателей, которые требовали продолжения, сколько радисебя самого.

Сейчас зима 2003-го, и я еще даже не брался за окончательнуюредактуру двух последних томов, но сами книги уже готовы. Я закончил их прошлымлетом. А в промежутке между редакторской доработкой пятого ("ВолкиКальи") и шестого ("Песнь Сюзанны") томов я подумал, что пора бывернуться к началу и внести исправления в первые книги. Почему? Потому что всесемь томов цикла — это не отдельные истории, а части единого длинногоповествования, большого романа под названием "Темная Башня", началокоторого явно не синхронизировано с окончанием.

Мой подход к редактуре собственных произведений осталсяпрежним. Я знаю, что многие авторы вносят правку "по ходу дела", номой метод — это стремительный натиск: врываешься в книгу и проносишься сквозьнее на максимально возможной скорости, так чтобы клинок повествования всегдаоставался острым — а чтобы он оставался острым, он должен всегда быть в работе,— и при этом стараешься обогнать злейшего из врагов всех писателей, имякоторому — сомнение. Когда пересматриваешь свою вещь, сразу же возникает немаловопросов: "Насколько правдоподобны мои герои?", "Интересна ликнига в целом?", "Хорошая это книга или так, ерунда?","Кого-то это, вообще, волнует?", "А меня самого этоволнует?"