них какое-нибудь супероружие. В этом и была проблема. Видите ли, моя мать принадлежала к числу Библитекарей.
— Какой у нас план? — спросил я.
— Пока точно не знаю, — ответил дедушка Смедри. — Но лично я собираюсь переговорить с Советом Королей. У них должно быть мнение на этот счет — да, наверняка. — Он немного взбодрился. — А вообще-то, что толку беспокоиться об этом прямо сейчас! Ты же не для того сюда спустился, чтобы слушать всякий депрессняк в исполнении любимого дедушки!
Я едва не обмолвился, что он был моим единственным дедушкой. Но, немного подумав, понял, что это означало. Буэ.
— Вообще-то, — сказал я, глядя вверх на Ветросокола. — Я хотел спросить о моем отце.
— И о чем же именно, мальчик мой?
— Он всегда был таким…
— Рассеянным?
Я кивнул.
Дедушка Смедри вздохнул.
— Твой отец — на редкость целеустремленный человек, Алькатрас. Ты знаешь, что я не одобряю его решение оставить тебя расти в Тихоземье… но, в общем, за свою жизнь он совершил немало великих вещей. Ученые уже не одну тысячу лет пытались расшифровать Забытый Язык! Мне казалось, что это просто невозможно. И я сомневаюсь, что кому-то из Смедри удалось овладеть своим Талантом так же хорошо, как Аттике.
Сквозь стеклянный пол я видел какие-то фигуры и тени — наших спутников. Среди них был и мой отец — человек, за размышлениями о котором прошло все мое детство. Я ожидал, что он будет чуть больше… ну, рад меня видеть.
Пусть именно он меня изначально и бросил.
Дедушка Смедри опустил руки мне на плечи.
— А, да не кисни ты так. Аховые Абрахамы, парень! Ты впервые в жизни посетишь Нальхаллу! Рано или поздно мы с этим разберемся. А пока сядь и хоть ненадолго расслабься. На ближайшие месяцы нам предстоит много дел.
— А далеко еще? — спросил я. Мы летели большую часть утра. И это после того, как мы две недели провели в лагере, разбитом на задворках Александрийской библиотеки, дожидаясь, пока мой дядя Каз доберется до Нальхаллы и пришлет за нами корабль. (Они с дедушкой Смедри решили, что Каз быстрее доберется своими силами. Как и все прочие Таланты Смедри, умение Каза — заключавшееся в его фееричной способности теряться и блуждать — могло выкидывать неожиданные фортели.)
— Я бы сказал, что уже не очень, — ответил дедушка Смедри. — Совсем не далеко…
Я повернулся и посмотрел вдаль на воду, где и правда увидел землю. Далекий континент, где-то на границе видимости. Я сделал шаг вперед и, сощурившись, пригляделся со своей перевернутой наблюдательной точки. Вдоль берега раскинулся город, отважно вздымавшийся в свете раннего утра.
— Замки, — прошептал я, когда мы подлетели ближе. — Здесь полно замков?
Их счет шел на десятки, а возможно, даже сотни. Город целиком состоял из замков, тянущихся к небу витиеватыми башнями и изысканными шпилями. На их верхушках развевались флаги. У каждого замка была своя форма и архитектура, а окружала их все величественная крепостная стена.
На общем фоне выделялись три строения. Одним из них был черный замок вблизи южной окраины города. С высокими, отвесными стенами, он создавал ощущение своеобразной мощи, будто горный пик. Или каменный исполин-бодибилдер. В центре города располагался странного вида белый замок, напоминавший пирамиду с башнями и парапетами. Его огромный флаг сверкал красным и был виден даже с такого расстояния.
Самое странное сооружение находилось у северной окраины, по правую руку от меня. Внешне оно напоминало гигантский хрустальный гриб. Его высота достигала, как минимум, ста футов, а ширина — вдвое больше. Гриб вырастал из города, отбрасывая своей «шляпкой» тень на более приземистые здания. На его вершине стоял замок более традиционной архитектуры, переливавшийся на солнце так, будто состоял из сплошного стекла.
— Кристаллия? — спросил я, указывая на стеклянный гриб.
— Так и есть! — ответил дедушка Смедри.
Кристаллия, родной дом Рыцарей Кристаллии, верных защитников клана Смедри и монарших семей Свободных Королевств. Я оглянулся на Ветросокола. Внутри ждала Бастилия, которой по-прежнему грозило наказание за потерянный в Тихоземье меч. Ее возвращение домой, в отличие от моего, будет не из приятных.
Но… в общем, прямо сейчас мне было сложно сосредоточиться на этой мысли. Я возвращался домой. Хотел бы я объяснить вам, что почувствовал, когда, наконец-то, увидел Нальхаллу. Не безумное возбуждение или радость — а нечто куда более умиротворенное. Представьте, каково это, проснуться утром, отдохнувшим и бодрым, после исключительно хорошего сна.
Я чувствовал безмятежность. Чувствовал, что нахожусь на своем месте.
А значит, сейчас было самое подходящее время для взрыва.
Глава 2
Терпеть не могу взрывы. Мало того, что они в общем и целом вредны для здоровья, так и еще требуют столько внимания. Когда случается взрыв, приходится отвлекаться от своих дел и сосредотачиваться только на нем одном. В этом смысле взрывы подозрительно напоминают нянек.
К счастью, прямо сейчас я вовсе не собираюсь заводить речь о взрыве Ветросокола. Вместо этого я хочу обсудить совершенно несвязанную тему — а именно, рыбные палочки. (Привыкайте. Такие номера я откалываю постоянно.)
Рыбные палочки — это, без сомнения, самое отвратительное из всех когда-либо созданных изобретений. Рыба сама по себе — сомнительное удовольствие, но рыбные палочки… что ж, они поднимают омерзение на совершенно новую высоту. Как будто их создали специально, чтобы мы, авторы, выдумали для их описания новые слова, ведь существующие для этого недостаточно отвратны. Лично я подумываю о слове «мерзофуфлотстойный».
Мерзофуфлотстойный (прил.): используется для описания предметов, которые по своей мерзости не уступают рыбным палочкам. (Примечание: это слово можно использовать только применительно к самим рыбным палочкам, так как на данный момент нет ничего, что могло бы сравниться с ними по своей мерзофуфлотстойности. Впрочем, грязное, заросшее плесенью и заваленное всяким хламом пространство под кроватью Брендона Сандерсона не дотягивает до них лишь самую малость.)
Зачем мне рассказывать вам о рыбных палочках? Что ж, дело в том, что рыбные палочки не только несут в себе пагубную для здоровья скверну, а еще и мало чем отличаются друг от друга. Если вам не нравится один бренд, то, скорее всего, не понравятся и все остальные.
Суть в том, что люди, как показывает мой опыт, склонны обращаться с книгами так, будто это рыбные палочки. Попробовав всего одну, они думают, что перепробовали и все остальные.
Но книги и рыбные палочки — совершенно разные вещи. И хотя не все книги настолько же феноменальны, как та, что вы
