его края. Он иногда шел, иногда бежал, легко, насколько может бежать истощенный человек. С хмурого неба, казалось, кто-то смотрит на него ласково, понимающе. С детства атеист, Коля прошептал даже: «Ну, помоги!» Пахло свободой. Непонятно, как, но все же свободой. Сейчас Коля, бывший рядовой строевой части, ощущал себя, как ощущает молодой зверек, впервые вырвавшись из клетки и уверенный, что его не найдут. Он не вспоминал о других, захваченный этим порывом, как ветром. И едва не пропустил момент, когда деревья расступились. Впереди была дорога, хорошая грунтовая дорога, и Коля еле успел сообразить, чем это ему грозит, и нырнуть обратно под деревья. Теперь они, казалось, слабо закрывают от взглядов. Взревел мотор, раздался гортанный крик. На дороге показался бронетранспортер. Желтый в зеленых разводах, с черными крестами, он походил формой на гроб. Сзади машины начали появляться маленькие фигурки в зеленом.
Заключенные могли надеяться только на свой запас времени и на то, что немцы не смогут малыми силами найти нескольких человек, но побег обнаружили слишком рано, и охранные моторизованные части из долгожданного пополнения, подошедшие к полудню, сразу были брошены на след. Собак не было, и Коля, видя, как фигурки растягиваются цепью, принял единственное решение, сулившее надежду. Слишком уж хорошо просматривалась дорога — когда он ее пересекал, пулеметчик на транспортере заметил грязно-серый силуэт и, не раздумывая, дал длинную очередь. Коля нырнул под деревья на той, свободной стороне, когда что-то тупо стукнуло его в плечо. Ветка! Он побежал, пригибаясь, но отчего-то слишком тяжело, и быстро начали уходить силы. Потом он вовсе остановился, кляня свою слабость, но не смог устоять и упал на колени. Правел правой ладонью по груди и удивился — роба оказалась мокрой. Вид собственной ладони испугал его: вся вымазана красным. Боли он не ощущал, только онемело левое плечо и руку словно бы начало сводить. «Бред, это что!.. В меня?» Он улыбнулся и сказал себе: встань! Ты их обогнал. Ты ушел, твою так!..
Потом стало темно.
Ягдкоманда остановилась, лишь слегка запыхавшись, они были молодые, здоровые и сытые, не чета заключенным. Обер-фельдфебель взял автомат на локоть и первым подошел к лежащему, с хрустом сломав сапогом сухую палку. Мальчишка-русский упал скорчившись, подтянув колени. На спине серая одежда стала бурой. Обер носком сапога перевернул его и, не глядя в прищуренные голубые глаза, рукой в теплой вязаной перчатке оттянул слишком просторный грубый воротник на уже холодной тонкой шее.
— Однако же! Пуля в легком, а прошел еще сто метров! Живучий черт! Задница этот Эрих, не мог попасть по ногам. Мы б его взяли живого…
Вано двигался с трудом, его все больше донимала проклятая нога. Он уходил последним, и не столько даже ради надежды спастись. Понимал, что с его скоростью и потерей времени он вряд ли успеет выйти из кольца, но смогут остальные. Для него же главным была месть. Потому он сразу выговорил себе возможность захватить оружие. Плохо, если они сразу пустят по следу собак, но в чащобе и скалах овчарки принесут мало пользы, только исколют носы и уши да порежут лапы о кремни. Только бы остальные успели добраться до настоящего леса, а потом — уйти в горы неподалеку.
Вано понял, что не рассчитал силы. В тот момент, когда он повалился возле остатков какой-то каменной постройки, скорее всего кошары, «Опели» с отрядами охотников уже ревели на ухабах, качаясь не в такт. Дальше идти он не смог. Боль он перетерпел бы, но нога перестала сгибаться и потеряла чувствительность. Тогда Вано смахнул пот со лба и основательно, как в то время, когда он был лучшим батальонным снайпером, приготовил себе позицию.
Первый немец появился из леска неподалеку, с автоматом на плече и в теплой камуфляжной куртке вместо шинели. Когда на прогалине показался третий из цепи, а тот, первый, подошел совсем близко, так что можно было различить белки его глаз под шлемом, обтянутым пятнистой маскировочной тряпицей, Вано старательно прицелился и выстрелил ему в голову. Передернул затвор и выстрелил еще и еще. Трое попадали нелепыми куклами. Какая-то фигура в зеленом выглянула из леса, и отпрянула, но следующий выстрел бросил ее наземь, сбив с головы офицерскую фуражку. Миномета при охотниках не было, за своими камнями Вано мог не опасаться ответного огня, но взять его жизнь для них — вопрос времени, это он хорошо понимал. Когда за ним с большим перелетом посыпались винтовочные гранаты, он только прижался к холодному беловатому камню, яростно и беззвучно ругаясь: так ему было легче. Видимо, разозленные потерей командира, справа и слева к нему поползли два человека. Вано определил это по хриплому простудному дыханию одного и по звяканью плохо закрепленной амуниции другого. «Ну, сыграем! Хотите живым взять?» Он ухмылялся с мрачной радостью, подымаясь на колено, так, чтобы не мешала непослушная вторая нога.
Когда над обвалившейся стеной показалась голова в каске, он уже затаился за грудой камня и щебня. Второго было не слышно — выжидал, предоставив геройствовать товарищу. «Нет, брат, мы эти песни еще в детсаду пели»- Вано выстрелил, когда немец почти преодолел стену, шаря вокруг лихорадочными глазами. «Знаю, что не сам пошел, а послали, так и не чирикай, лежи». Что-то звякнуло о камень рядом. В метре от армянина упала и покатилась красивая зеленая граната с длинной деревянной ручкой. Она, поблескивавшая свежей краской, остановилась, наткнувшись на камень. Вано хотел схватить ее и бросить назад, но опять подвела нога. Что-то светлое туго ударило ему в грудь, подняло высоко-высоко и мягко бросило на спину.
Виктор крался беззвучно, иногда оглядываясь вокруг, но, тем не менее, очень быстро. Что-то уверенное было в его движениях, словно бы не в первый раз шел он так, в окружении врагов. Скорее, он сам казался охотником на тропе: преследовать ему было явно привычней, чем убегать. Он провел рукой по выбритой голове, словно откидывая назад несуществующие волосы, глубоко вздохнул.
Лес закончился, в каменистом русле пред ним журчала речушка. Летом ее уже не будет — пересохнет. Виктор разулся и вошел в воду по щиколотку, побрел вверх по течению: надеялся отбить запах. Ледяная вода обегала босые, заскорузлые ноги с давно нестрижеными ногтями. Виктор не морщился, передвигаясь, подобно автомату. Ветер донес издали странные звуки, кажется, выстрелы. Он уже вышел за оцепление, и собирался забраться на более крутой противоположный берег. О чем он думал, радовался или волновался за товарищей, явно попавших в беду? Лицо его ничего не выражало, кроме
