Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Мама с папой в Африке, сестра в школе, и только бабуля Лиза и соседка Марго стояли над моей головой, как часовые. Бабуля Лиза сказала, что до свадьбы все заживет. А я начал орать, что хочу свадьбу прямо сейчас, немедленно. Бабуля Лиза и Марго смеялись, а я плакал… Ну где же эта чертова свадьба? Почему она не приходит?
Марго была доброй женщиной, и у нее был муж, его звали Онаник. Когда я немножко подрос, то понял, что на русском его имя звучит как-то странно. А тогда для меня это был просто дедушка Онаник: в «полосатовой» пижаме, как у заключенных из военных фильмов, худой и очень больной. Тетя Марго все время жаловалась бабуле Лизе, мол, он кашляет всю ночь напролет, и блюет кровью, и, наверное, скоро умрет. Я все думал: как это он умрет? И вот свершилось чудо. Онаник умер! Меня не пускали к ним в квартиру, но я видел, как несли гроб с пятого этажа вниз, оставляя царапины на грязных стенах подъезда. Спуститься с ним не удалось: меня силком затащили домой, и я смотрел с балкона, как его вместе с гробом три раза повернули и понесли по улице. Играл оркестр, все наше здание глазело на это чудо с балконов и из окон. Веселая вещь – похороны! И такая торжественная!
– Бабуля, а если я тоже умру, меня тоже будут так носить в кровати с оркестром по улице?
Бабуля перекрестилась и заплакала.
– Дурак! Ты ведь у нас за двоих живешь.
Бабуля часто говорила эту фразу, но я пока не придавал ей значения.
Болонка
Я любил не только гвозди варить. Еще одним из занятий мальчика, который сутками не выходил из дома, было делать всякие гадости. Например, плевать и писать с парадного балкона. А еще кидать в прохожих с пятого этажа яйца. Как только яйца кончались, бабуля Лиза огорчалась – она никак не могла понять, куда они деваются.
На втором этаже нашего дома жил один молодой мужчина. Я не видел его лица, но помню широкую голую спину. Он выходил на балкон покурить, облокачивался на перила, и я мог смачно плевать на нее. Обычно потом я прятался, и, предполагаю, он думал, что это капли от стирки с верхнего этажа. Наверное, удивлялся, когда смотрел наверх, а стирки там ни у кого не висело… Во всяком случае, жалоб в мой адрес не поступало. И я решил поизощряться.
В один прекрасный день он опять вышел на балкон и закурил. Его накачанная спина, вся в мышцах, и широкие, как у пловца, плечи были очень привлекательной площадкой для совершения очередной пакости. Я решил на нее пописать. Но не рассчитал, что писать придется довольно долго – это тебе не плюнуть и спрятаться. Я отошел от перил и начал свое черное – хотя, скорее, желтое – дело. Как оказалось, этот бедолага, когда ощутил тепло на своей спине, невольно развернулся и посмотрел вверх…
Я стряхнул последние капли на пол и спрятал свое маленькое достоинство. Даже не подозревая, что меня ждет.
По горячим следам к нам в квартиру влетела его мама, спиной удерживая сына со вздутыми от злости жилами на шее и мокрым от мочи лицом. Она умоляла бабулю Лизу спрятать меня, чтобы тот не сбросил меня с балкона. Тут бабуля встала в свою любимую позу «Ф» и сказала, что мне всего шесть лет. И если он сейчас же не успокоится, она вызовет полицию. И что не надо устраивать тут избиение младенцев.
Мужик вытер лицо полотенцем, которое бабуля Лиза сорвала со своего плеча, плюнул на пол и спустился к себе домой. Я же прятался за ее спиной и ждал божьей кары.
На шум вышли соседи. Они качали головами и говорили, что пока не приедет моя мать, им придется эмигрировать всем зданием. Этот случай постыдного преднамеренного хулиганства был не первым, и они не понимали решения этой проблемы.
Бабуля была настолько удручена, что даже не сказала мне ни слова.
В разговор вмешался еще один сосед, дядя Рафик – он рассказал, что держался за перила, когда поднимался домой после базара, и те были все оплеваны. Ну кому бы это пришло в голову, если не Серёжику? Я узнал свой почерк: это злодейство я совершил несколько дней назад. А потом с ужасом вспомнил еще одну историю.
Я часто выбегал в подъезд. Мне было интересно, что там происходит, и совершенно нечего было делать. Этажом ниже жил легендарный Ароян. Я его никогда не видел, но дед предупреждал, что он сумасшедший и я должен ходить на цыпочках, чтобы он не слышал. Я сам неоднократно слышал, как в пол к нам стучали шваброй – это означало, что надо снизить звук телевизора или ходить по дому босиком. Дед говорил, что у Арояна есть острый топор и он поднимется и нас всех прибьет, если я буду шуметь. Не знаю, насколько грозным на самом деле был этот Ароян, но я хотел ему отомстить за причиненные мне неудобства. И решил сделать такую гадость, чтобы он умер, испарился! Однажды спустился и покакал ему на коврик перед дверью. И убежал.
Весь день прятался дома, не выходил даже на балкон и ждал великого скандала. Адреналин зашкаливал, я уже жалел, что так поступил. Но процесс был необратим. Наконец слышу – шум в подъезде. Кто-то орет и ругается. Бабуля Лиза вышла на лестничную площадку, я же не рискнул, но подслушивал.
Ароян кричал:
– Если еще раз ваша собака сделает это, я ее отравлю!
Дело в том, что напротив жила болонка, и все решили, что это она нагадила. Владелец бедной болонки, Эдик, оправдывался, мол, он ее сегодня выгуливал, и это не собачье дерьмо. Он был очкариком и очень скромным. На крики соседа он отвечал спокойно, и это еще больше раздражало Арояна.
– Товарищ Ароян, вы посмотрите, какая толстая эта какашка – как человеческая, болонка так не какает.
Ароян в свою очередь кричал:
– А кто же тогда? Что, кто-то из соседей здесь обосрался у меня перед дверью, да?!
Пока всем подъездом обсуждали мою какашку, я находился на верхней лестничной площадке. Мне было страшно, но и приятно, ведь никому даже в голову не пришло, что это мог быть я.
Бабуля спустилась и сказала, что не стоит добрым соседям ссориться из-за всякого дерьма, лучше его просто убрать.
В общем, владелец болонки убрал какашку, чтобы заткнуть Арояна. Я же был счастлив, что не досталось ни мне, ни собаке.
Дед Айк
Самое светлое пятно в моем детстве – мой дед Айк. Человек он был с юмором, но даже не подозревал об этом. Дед Айк был очень высокого роста, а бабуля ему была чуть ли не по пояс. Несмотря на преклонный возраст, он ходил – с тростью, прихрамывая – с прямой спиной, медленно и вальяжно. Ему постоянно жала любая новая обувь, и когда он покупал туфли, то делал надрез сверху, и ему было начхать на общественное мнение, тем более на мнение бабули Лизы, к которой он относился не как к жене, а как к своей третьей, неумной дочери. Называл ее часто не Лизой, а уменьшительно-ласкательно – Лизик. Бывало, посмотрит на нее с умилением и скажет:
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
